— Жёстко, — оценил Зверобоев.
— И оно ещё не самое неприятное. Смотрите, какая тут загогулина получается… По идее, рынок винтажных снимков и рынок поздней и современной печати не должны пересекаться. Там одна игра, здесь другая. На самом деле поздняя и современная печать вредит ценам на винтаж. Потому что фотографии приобретают всё-таки люди. И если можно купить за двести долларов то же самое, что продают за двести тысяч, то тратить сотни тысяч уже не хочется. Взять того же Родионова…
— Родионова? Почему вы о нём вспомнили? — насторожился Зверобоев.
— Ну, его «Правда» — заглавная работа выставки, которую делает Алексей Михайлович. Да и фигура выдающаяся. Так вот средняя цена его отпечатков ещё недавно составляла триста тысяч долларов. Но его наследники из самых лучших побуждений — что называется, «ради искусства», — создали так называемое портфолио мастера. То есть пакет, в который входят двадцать самых известных его работ. Издали его приличным тиражом. И стали реализовывать по две тысячи долларов за комплект. Специально оговорили, что продаётся не фальшивка, а именно современная печать, про винтаж речь не шла. И музеи, и обычные коллекционеры стали с удовольствием покупать. Зачем платить триста тысяч за одно фото, если можно взять двадцать за две тысячи? Разумеется, это никак не касалось аукционного рынка. Но в итоге стоимость винтажных работ Родионова обрушилась в три раза. Сейчас его хорошая работа стоит тысяч сто, не больше.
— Сто тысяч? — удивился гость. — А говорили про миллион…
— Речь идет о «Правде», — снисходительно улыбнулся Лобанов. — «Правда» — не ординарная фотография, она — пик, вершина его искусства. Самая знаменитая вещь — знаковая, с историей. Вы знали, что модель, позировавшая для снимка, сбежала во Францию с английским разведчиком?
— Хм… — протянул Зверобоев. — Сегодня утром я разговаривал с одним человеком, который в курсе этой истории. Степаниди.
— Георгий Константинович. — Впервые за весь разговор профессор улыбнулся. — Степаниди — фигура. Как вам удалось его вытащить с утра из берлоги?
— Очень постарался, — в свою очередь улыбнулся Зверобоев. — Был убедителен.
— А кушали что? — не отставал профессор.
— Сухое красное, — не промолчал Степан Сергеевич. — То есть кушал в основном он, а я больше наблюдал.
— Матёрый человечище, гигант! — не без зависти в голосе сказал Лобанов. — Таких уже больше не делают, не те времена… И что же он вам рассказывал?
— Много разного, но вот про английскую разведку ничего не говорил, — сказал Зверобоев. — Хотя вообще-то в те времена в английские разведчики кого только не записывали.
— Я-то понимаю! — заволновался Лобанов. — Но нет. Видите ли, в девяностые открыли архивы. Меня, конечно, интересовало дело отца. Но оно до сих пор не рассекречено. Видимо, те, кто отправил его в психушку, живы. — У профессора дёрнулся угол рта. — Своих они прикрывают… Но вот некоторые старые дела тоже захотелось посмотреть. В частности, дело Разумова. Именно с ним сбежала модель, позировавшая для фотографии «Правда», и именно на него завели дело о шпионаже в пользу Англии. Оно рассекречено и находится в публичном доступе. Так вот, оказалось, что этот человек на самом деле работал на англичан. Служил в Госбанке СССР, делал фотографические каталоги денег. Участвовал в создании разных советских банкнот. Был знаком с гравёрами, художниками, технологами, вообще многими людьми.
И помимо большого объёма других сведений информировал британцев о технологии изготовления советских денежных знаков, признаках подлинности, в том числе неафишируемых. На всякий случай. Как один из способов организации экономических диверсий против СССР британцы рассматривали возможность наводнения страны фальшивыми купюрами. Как в своё время делал Наполеон, пуская в 1812 году в оборот поддельные ассигнационные билеты.
— Я что-то ни разу не слышал о том, что англичане пошли по стопам Наполеона. Почему?
— Мне откуда знать? Похоже, выжидали. Но немцы печатали советские фальшивые деньги. Мне отец об этом рассказывал. Когда в 1947 году проводили денежную реформу, Каганович открыто заявил, что они выбросили в обращение много поддельных рублей и червонцев.
— Ерунда всё это, — отрезал Степан Сергеевич. — Тут Сталин устами Кагановича обманывал людей. Не печатали немцы никаких фальшивых советских денежных знаков. Это не имело смысла. Они выпускали на оккупированных территориях оккупационные деньги — марки, карбованцы. Было дело. А рубли — нет. Вот в девяносто первом, помните? Павлов, министр финансов и премьер-министр. Он-то до конца своих дней в разговорах с друзьями стоял на том, что вагоны с фальшивыми рублями ждут где-то на запасном пути, чтобы обрушить советскую денежную систему. Поэтому и провёл свою реформу. А Сталин знал, что немцы никаких рублей не печатали, ему предлог для обмена найти было надо. Впрочем, кто его знает? И вообще, мы отвлеклись от темы нашего разговора. Я слышал, что Разумов засветился и был вынужден покинуть Советский Союз. Обычно в таких случаях в страну больше не возвращаются. Я, например, при всём своём желании в Соединённые Штаты больше не ездок. Меня сразу на границе примут, — вздохнул Степан Сергеевич. — А Разумов зачем-то опять вернулся. Под другим именем, но его разоблачили. Ну и, естественно, прошёл он коридорчиком и кончил стенкой, кажется. Зачем же он это сделал? Не англичане же его повторно отправили?