«Старец Григорий» произвел сильное впечатление и на известного в начале века проповедника, имевшего огромный моральный авторитет в России — праведного Иоанна Кронштадтского (1829–1908), благословившего его. Распутин благоговел перед памятью «народного батюшки», называл его «великим светильником и чудотворцем». В Покровском на столе у Распутина стоял большой потрет отца Иоанна. Когда Григорий находился в Петербурге, то непременно посещал Иоанновский монастырь на Карповке, основанный Иоанном Кронштадтским, где светильник веры и был похоронен. Там Григорий Распутин не только молился, именно там он нашел приют, когда приехал в Петербург в 1904 году.
Духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены Великой княгини Милицы Николаевны Феофан ввел «сибирского старца» в великокняжеские покои. Около черногорских принцесс — Милицы и её сестры Анастасии (Станы) — существовал небольшой кружок «искателей веры». Центром была Милица, истово преданная поиску глубинного смысла в иррациональном, и даже, чтобы ознакомиться с сочинениями восточных мистиков, специально изучившая языки народов Востока.
От салона Милицы был всего лишь шаг до Царских чертогов. Встреча должна была состояться, и она состоялась. Это произошло 1 ноября 1905 года в Петергофе. В дневнике Николая II за этот день читаем: «Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим — Григорием из Тобольской губернии».
Царь и Царица находились в подавленном состоянии духа. Положение дел в стране было безрадостным. Несмотря на Манифест 17 октября, провозгласивший введение в России политических свобод, умиротворение не наступило. Отовсюду шли сигналы о беспорядках и насилии. В такой мрачной атмосфере и появился тот, кто утешил Их беседой, предсказав благоприятное и скорое завершение смут и волнений.
Никаких особых потрясений от первого общения Царь не испытал. Для него как православного христианина беседы с «Божьими людьми» давно стали обычным делом, и некоторые встречи глубоко западали в душу. Например, пророчества юродивой Паши из Саровской пустыни (обители), предсказавшей ему при встрече в 1903 году и войну с Японией, и убийство дяди — Великого князя Сергея Александровича. Исполнялись и другие предсказания.
Черногорки выступали покровительницами Распутина, всячески расхваливая его способности перед Царем и Царицей. 9 декабря 1906 года Николай II записал: «Обедали Милица и Стана. Весь вечер они рассказывали нам о Григории». Трудно сказать, чем поразил этот человек воображение черногорских принцесс, но не исключено, что они действительно хотели использовать его как инструмент своего воздействия на Царя. Однако это утверждение, многократно уже повторенное, всё-таки является не более чем предположением. Примерно до 1909 года сёстры принимали в Распутине большое участие.
В 1907 году Великая княгиня Милица Николаевна даже совершила паломничество в Верхотурский монастырь и инкогнито посетила Распутина в Покровском. Эта был первый и последний визит родственницы Царя в дом Григория Распутина. Очарованная «простотой и искренностью» Милица даже подарила «провидцу из Сибири» несколько тысяч рублей, на которые был построен в Покровском большой и добротный дом для распутинской семьи.
Распутин далеко не сразу стал для Царя и Царицы тем «дорогим Григорием», которому были открыты Их души. Они с радостью встречались и охотно слушали других носителей «высшей правды». «В 4 часа к нам пришел человек Божий Дмитрий из Козельска около Оптиной пустыни, — записал Император Николай II 14 января 1906 года. — Он принес образ, написанный согласно видению, которое он недавно имел. Разговаривали с ним около полтора часа».
С позиции рационалистичного и циничного XX века может возникнуть недоуменный вопрос: что могло связывать правителя огромной державы и каких-то безграмотных странников и юродивых, с которыми Он и Жена разговаривали часами? Этот вопрос уместен лишь в том случае, если отнять у Николая и Александры право на душевную радость, тот праздник, который давало верующему прикосновение к Божественному свету. По-европейски образованные и воспитанные Царь и Царица как истинно верующие воспринимали таких, внешне часто непрезентабельных людей совершенно иначе, чем те, для кого жизнь — это всего лишь «способ существования белковых тел».