Бытовуха нередко губит самую светлую любовь. Так произошло и в зенитовском коллективе. Но нашлись к тому же люди, которым это оказалось выгодно. «Зенит» разрушался не только изнутри, но и снаружи.
* * *Вспомним рассказ Баранника о партийном царьке, любившем заходить на базу, указывать на неудачную игру футболистов и спрашивать, дал ли Пал Федорыч им домашнее задание.
Таких вот сановных дилетантов, мешавших «Зениту» жить и преследовавших свои интересы, вокруг команды было пруд пруди. И они сыграли в истории падения клуба весомую роль.
Дмитриев вспоминает:
— В то время большое влияние имел спорткомитет города. Любой тренер, будь он хоть трижды чемпион СССР, в начале года должен был прийти туда, доложить о состоянии команды, представить тренировочный план-график не целый год. Все это на полном серьезе обсуждалось и утверждалось. А после сезона ему надлежало точно так же доложить о том, что было сделано, сколько тренировочных часов отработано.
Представляете, какой бред? Только тренер знает состояние футболистов и должен решать, надо сегодня тренироваться или нет, если надо — то сколько часов, варьировать время и нагрузки. А в ту пору предписано на сегодня — полтора часа, и ты обязан следовать разнарядке! И любой чиновник, обнаружив отклонение, может устроить тебе выволочку.
Пал Федорыч все это, естественно, терпел с трудом, и в силу своей вспыльчивой натуры на дилетантские замечания мог отреагировать резко. Со стороны задетых им бюрократов копились обиды. Вокруг «Зенита» было очень много людей, которые не помогали ни клубу, ни тренеру, ни нам — а наоборот. Они жили по принципу: «Чем хуже, тем лучше», вставляли палки в колеса. Делали, в частности, все, чтобы стравить Садырина и игроков. Постоянно вызывали Пал Федорыча куда-то, рассказывали ему, что мы пропили всю подготовку к сезону. Домыслов было гораздо больше, чем правды. Но тренер, человек эмоциональный и доверчивый, заводился, начинал предъявлять нам претензии.
В результате его отношения с командой постепенно портились, что только радовало тех людей, которые хотели влезть в «Зенит», но при Садырине доступа к нему не имели. Была в Ленинграде целая когорта тех, кто хотел его убрать и поставить своего, более удобного и покладистого тренера — чтобы можно было управлять всеми процессами, происходящими в «Зените». Руководители спорткомитета города приезжали на базу, уговаривали написать и подписать письмо против Садырина, угрожали, что тех, кто мешает нам это сделать, уберут…
Такая история для тех времен отнюдь не была уникальной. Абсолютно то же самое произошло, к примеру, в Одессе, где после высокого четвертого места в том же самом 84-м с помощью схожих интриг был развален замечательный «Черноморец», а его тренеру Виктору Прокопенко, сверстнику и однокашнику Садырина по первому выпуску Высшей школы тренеров, пришлось уйти в отставку. В «жемчужине у моря» словно под копирку были разрушены отношения футболистов с тренером-демократом, который, собственно, и собрал их в единый коллектив.
Сейчас времена другие — но законы человеческих взаимоотношений все те же. А потому не случайно Гус Хиддинк, приняв сборную России, сделал все, чтобы отсечь от нее любых посторонних — как бы близки до того они к команде ни были. Голландец со своим богатейшим опытом прекрасно понимал, что команда — очень тонкий механизм, в который при желании легко внести разлад со стороны. И поэтому в ее жизнь должен быть допущен предельно узкий круг лиц.
В прежней системе — с кураторами из партийных и советских организаций, спорткомитетами, городскими федерациями футбола — все это было невозможно. Каждый совал нос куда не следовало — но у тренера не было полномочий, чтобы это безобразие прекратить. Что и приводило к таким историям, как в Ленинграде и Одессе. К историям падения прекрасных команд, о которых до сих пор с ностальгией вспоминают болельщики.
Орлов:
— Председатель спорткомитета города Попов и государственный тренер по футболу Васильев были недовольны независимостью Садырина. А окончательно все решал обком партии.
Садырина:
— Меня не раз спрашивали, почему Павла Федоровича очень часто сопровождали скандалы. Я возражала: не скандалы, а проблемы. Наверное, дело было в характере. Паша — абсолютно не дипломат, и, если ему что-то не нравилось, высказывался сразу и резко. Очень вспыльчивый, взрывной, он мгновенно реагировал на любую несправедливость. Если бы молчал, соглашался, а потом делал по-своему, наверное, для него было бы лучше. Но тогда бы это был уже не Садырин. То же, кстати, касается и отношений с игроками. Матч закончился, эмоции еще кипят — ты сдержись, успокойся, а потом уже на холодную голову во всем разберись. Он же сразу выскажет, потом добавит — и только затем, остыв, задумается: а может, зря я все это по горячим следам сказал?
Баранник:
— Реалии жизни меняются, и меняются взаимоотношения между людьми. В 84-м Садырин стал в Ленинграде великим. У каждого из нас среди тех, с кем мы работаем, есть те, кто нам нравится больше, а кто — меньше. Так вот, если до чемпионства Павел Федорович не мог разного рода руководителям говорить все, что думает, то после золота он оказался на коне, и сдерживать свои эмоции не считал нужным. Все мы как-то меняемся в зависимости от положения, в котором оказываемся. Поэтому не отрицаю, что в руководстве по отношению к Садырину имелись завистники, люди, которые были им недовольны и хотели попасть на это теплое место. А места в футболе всегда считались теплыми.
Евгений Шейнин, в 1987 году сменивший Матвея Юдковича на посту администратора «Зенита», вспоминает:
— Был такой гостренер Васильев Анатолий Николаевич, царствие ему небесное. Он являлся председателем парткома Спорткомитета, заместителем председателя федерации футбола города. И никак не мог пережить, что «Зенит» тренирует Садырин, а не он. Был период, когда тренеры в «Зените» менялись, как перчатки, где-то он там промелькнул. И все никак не мог успокоиться.
Попов, председатель спорткомитета, тоже был резко против Садырина. Почему — не знаю. Попов вообще был фигурой странной. Приезжает, помню, в пять часов вечера на базу, уже когда Голубев команду тренировал. «Так, — говорит, — какая у вас тренировка идет?» Голубев отвечает: «Вторая начинается». Попов повышает тон: «Как вторая?! Уже четвертая скоро должна начинаться!» Он не понимал, что, допустим, легкая атлетика — это одно, а футбол — совсем другое. Четырех тренировок в нем не бывает. Когда человек пытается вникнуть в суть дела, он, даже не будучи профессионалом, может во многом разобраться. И, главное, с душой к каждому относится. Но это был совсем другой случай.
А теперь — слово самому Садырину. Не так уж много подробных интервью Павла Федоровича можно найти в газетных архивах — что с учетом его общительности даже удивительно. До какой же степени все мы жили сиюминутными проблемами и, видя перед собой человека с такой биографией, никак не успевали поговорить с ним о главном! Но вот строки из его беседы с журналистом Андреем Петровым, опубликованной в еженедельнике «Семья» за апрель 1991 года. На текст этой беседы я наткнулся дома у Татьяны Садыриной, рассматривая ее альбом о муже. И слова тренера полностью подтвердили все те выводы, к которым я пришел до их прочтения.
— Не ощущаете сегодня мстительного удовлетворения: смотрите, дескать, кто вы без меня?
— Нет-нет. У меня на них даже не было обиды.
— Но нервы-то потрепаны изрядно…
— Не без этого. Но ребята сами стали жертвой той системы, которая в ту пору была в нашем спорте. Они оказались в руках определенных кругов, желающих залезть, что называется, в карман команды, получить какие-то дивиденды. Думаю, виноваты и руководство объединения ЛОМО — хозяина команды, и спортивные начальники города, партийные… Пошли на поводу у крикунов, дали развалить команду. Сейчас и приходится расхлебывать. А ребята — они что? Я сказал: любому из вас могу честно смотреть в глаза, придет время — и вы поймете, что были не правы… Не выдержали ребята испытания славой.