Ни для кого не является секретом, что в 80-е годы Иванов работал в разведке. И когда думаешь о том, как в атмосфере, когда у человека нет права на ошибку, он включал радио и отдыхал душой, слушая «Зенит»… «Семнадцать мгновений весны», как говорится, отдыхают.
* * *Мы с Шацем сидим в уютном московском кафе с видом на Патриаршие пруды. И он, ходивший на оба «золотых» матча в истории клуба, вспоминает 84-й:
— Это был день, когда меня первый и последний раз по фанатскому «делу» загребли в милицию. Типично советская история, по нынешним меркам ерунда, — за громкие выкрики в вестибюле станции метро «Горьковская». Продержали пару часов. А на следующий день в мединституте, где я учился на втором курсе, была совершенно нереальная картина. Утро. Анатомия — причем не в обычной аудитории, а в…
— В морге?
— В анатомическом театре — так будет правильнее. Это действительно было подобно театру: огромное старое здание, колоссальный зал, высоченные потолки. Вокруг мраморных столов, на которых лежат, скажем так, объекты наших исследований, с препаратами стоят студенты в белых халатах. Поверх этих халатов — самодельные (тогда других не было) зенитовские шарфы. И все кричат: «"Зенит" — чемпион!» Эту картину я запомнил на всю жизнь.
— А шарфы-то откуда брали?
— Мне, например, бабушка связала. Теплый, мохеровый. Буковки «Зенит», правда, кривые были, фирменную стрелочку трудно было выдержать — но какая разница? И друзьям моим она шила. Не промышленный поток, конечно, но каждая бабушка немножечко шила…
Розенбаум, как и Шац, тоже был на «золотом» матче-84 с «Металлистом». Но главное — где сидел на той игре легендарный музыкант и поэт. На тренерской скамейке. Рядом с Садыриным!
Они были большими друзьями. В пору, когда советская власть творчество Розенбаума, мягко говоря, не приветствовала, тренер постоянно приглашал его на зенитовскую базу в Удельной, чтобы пообщаться и разрядить обстановку в команде. Несколько раз даже брал в автобус на игры. Но сажать на скамейку в официальном, да еще и в «золотом», матче — все это по нынешним временам кажется фантастикой. Однако в ту пору такое было разрешено.
Татьяна Яковлевна Садырина, вторая жена Павла Федоровича, в 84-м еще не была с ним знакома, но подтверждает:
— Да, я помню, как Паша говорил, что сажал на скамью Сашу Розенбаума. Потом запретили — а Садырин все равно сажал. Бывали случаи, когда ему за это строго выговаривали, но мой муж был человеком упрямым и принципиальным. А с Розенбаумом у него были очень хорошие отношения. Уже во времена, когда Пал Федорыч тренировал ЦСКА, мы однажды ехали вместе с ним в поезде, и он всю ночь напролет читал нам стихи. И в 91-м, уже при мне, приезжал к Садырину на чествование «золотого» ЦСКА, причем в майке «Зенита».
То чествование, когда Садырин — правда, уже в другом клубе — выиграл свое второе золото, стало для Розенбаума моральной компенсацией за 84-й. Эту грустную историю, полностью отражающую нравы своего времени, поведал мне сам Александр Яковлевич. С ним мы встретились в квартире знаменитого Дома на набережной, которую Розенбаум снимает в Москве.
— Весь тот сезон я провел вместе с командой. И после победы написал песню под названием «"Зенит" — чемпион!», которую пацаны-футболисты по-прежнему считают своей. Причем не только из того состава, но и из последующих — за исключением нынешних иностранцев. А потом было большое чествование команды в СКК. Там я должен был исполнить эту песню впервые. Представляю, какой бы она произвела фурор. Но это был 84-й год.
Уже в день чествования я пришел на репетицию. И смотрю — происходит что-то странное. Все ходят, суетятся, а на меня никто внимания не обращает, никуда не зовут. Сижу с гитарой, скромняга-парень. И даже Пашка (Садырин. — Прим. И. Р.) ходит кругами и мнется. А потом выяснилось, что второй секретарь Ленинградского обкома партии Коржов, отвечавший за идеологию, сказал: «Вы что — с ума сошли? Какой «"Зенит" — чемпион»!»? Не будет никакого Розенбаума!» И меня «бортанули» с этого концерта, я был послан с него на три буквы областным комитетом Коммунистической партии Советского Союза.
Паше было очень неловко. Я его успокоил, сказал, что мы — ребята привыкшие. Хотя, конечно, был очень расстроен. Но на него-то какие могут быть обиды? Что он мог сделать? Та история ни на секунду не прервала мои отношения с командой и с ним. Мы ведь с Садыриным много говорили и об искусстве. И что мне запомнилось: он достаточно тонко разбирался в том, что настоящее, а что — подделка. Интуитивно чувствовал фальшь — и в музыке, и в прозе, и в поэзии. Потому что сам был настоящим.
— А как вы вообще с «Зенитом» сошлись?
— В 83-м году я записал свою первую пленку, она мгновенно разошлась по всему Союзу. И вскоре меня разыскали зенитовские гонцы и пригласили на базу встретиться с игроками. Разумеется, с ведома и разрешения старшего тренера. А ведь на то, чтобы куда-либо приглашать Розенбаума, в те годы требовалось немалое мужество, поскольку за это могли не погладить по головке.
Еще даже в 86-м, в 87-м я в Москве и Ленинграде мог выступать только без афиши. Мою фамилию где-либо печатать было запрещено. А ведь это была уже перестройка. Представьте, что творилось в последний год застоя. Так вот, пришел я на базу «Зенита» — и год с нее не вылезал, и до сих пор мы со всеми ребятами из той команды как родные люди. Я был как бы посередине между тренером и игроками — на десяток лет младше Садырина и на столько же — старше футболистов. То есть был очень удобен для общения и с одними, и с другими, со всеми, включая Садырина, был на «ты». Между гастролями всегда сидел на базе, пел пацанам песни, играл с ними на бильярде, обменивались свежими анекдотами… Считаю себя членом той команды и буду вспоминать о том «Зените» как о чем-то светлом и чистом до конца своих дней. А мальчишки, которые для меня по сей день — мальчишки, будут ходить ко мне на концерты, как Толик Давыдов, когда он работал в Липецке, а я туда приехал.
— В КГБ ведь наверняка «стучали», что вы на базе «Зенита» — частый гость.
— Думаю, что они об этом знали. Но, мне кажется, как раз КГБ ко мне относился неизмеримо лучше, чем областной комитет партии. Потому что в органах госбезопасности было и есть много нормальных, умных людей, с адекватным мировоззрением. А в обкоме партии, как и сегодня среди чиновников, — огромное количество долбо…бов (можете написать это прямым текстом), которых ничего, кроме собственной задницы, карьеры и денег, не интересует. Ни родина, ни родная команда. Их интересует только «не пущать» и «а что скажет княгиня Марья Алексевна?» О них давно написали великие писатели и поэты, и с тех пор эти люди не изменились.
— А они не пытались воспрепятствовать вашим появлениям в команде?
— Ну попробовали бы они Паше приказать не пускать меня на базу. Но это же глупость. Встречались бы где-нибудь еще. Садырин был прекрасной души человек. Недаром команда была тогда очень дружной, и тот потрясающий коллектив дружит между собой до сих пор. Я же не приносил дымовые шашки и не занимался антисоветской пропагандой среди игроков «Зенита». И я как ходил на базу до того чествования, так и продолжил ходить после.
По-моему, история, рассказанная Розенбаумом, лишний раз доказывает: футбол и то, что происходит вокруг него, — это неотъемлемая часть истории страны. Потому так интересно восстанавливать события четвертьвековой давности, что они, эти события, не ограничиваются прямоугольником футбольного поля. И то, что произойдет с «Зенитом» потом, станет тому ярчайшим доказательством. Однако не будем бежать впереди паровоза…
* * *История «Зенита»-84 началась все же не с Садырина, а с его предшественника — Юрия Морозова. Именно он сформировал почти весь состав, который потом выиграет чемпионат, именно с ним ленинградская команда впервые за 44 года существования чемпионата СССР завоевала медали — бронзовые.