Виктор Георгиевич докладывает. Слушать все это в третий раз у меня нет уже ни сил, ни желания. Осматриваю кабинет. Он огромен. Потолок высок и украшен изящной лепниной. А по центру — огромная хрустальная люстра на несколько тысяч ватт. Есть в кабинете официальный двухтумбовый стол. К нему, как принято в Европе, приставлен стол для нескольких собеседников. За этим столом, на полумягких стульях и сидим мы теперь. Лишь Карпов, переводчик и секретарь расположились в стороне. Карпов, приставив стул слева от меня, дышит мне почти в ухо.
Когда Самойленко дошел до слов сержанта о «молодках», Костин на мгновение замялся, испытывая трудность с переводом. И в этот момент Вакиль, бросив несколько непонятных для Костина слов Председателю, обменялся с ним молниеносным взглядом. Оба нахмурились. А Бабаджан с Голь Ака опустили глаза. Черемных пылал яростью. За моей спиной тяжело дышал Карпов. Невозмутимый Ткач, тихо сопя в чашечку, медленно пил кофе и поглядывал на меня.
Кештманд глядел поверх наших голов в одну точку и тоже казался невозмутимым.
Самойленко продолжал печальный рассказ. А я все разглядывал мягкие низкие диваны с маленькими подушками, мягкие низкие банкетки, хрупкие изящные столики. Посетителям должно быть удобно. Муллы, дехкане, дуканщики, поэты, писатели…
Смотрю на Бабаджана, замещающего теперь министра обороны, и думаю о том, как тесен мир…
…В 1975 году я был председателем Государственной экзаменационной комиссии по выпуску слушателей Академии Генерального штаба ВС СССР.
Экзамен по военной стратегии сдавала группа из пяти афганских военнослужащих, среди которых был и Бабаджан. Билеты, подготовка к ответу, ответы и вопросы экзаменаторов — все как принято. Пятеро членов комиссии не особенно налегали на афганцев, видя их довольно поверхностные ответы и понимая значение «интернациональной дружбы». Однако ответы Бабаджана совсем уж никуда не годились. После экзамена члены комиссии определили, учитывая «политический момент», завышенные оценки слушателям. Объявить эти оценки я поручил председателю подкомиссии генерал-майору Шиашвили, первому заместителю начальника штаба Закавказского военного округа.
Наступил торжественный момент, афганцы выстроились в ряд перед комиссией. На правом фланге стоит с гордо поднятой головой Бабаджан. Я в стороне от членов подкомиссии у окна.
Шиашвили торжественно произносит звания, фамилии и имена троих подполковников и объявляет им оценку по военной стратегии — «хорошо»! Бабаджан, которого в этом списке не было, не мог скрыть своей растерянности, побледнел.
Шиашвили зычно продолжал:
— Генерал-майор Бабаджан — оценка «удовлетворительно». И тут Бабаджан, словно подкошенный, валится перед строем на пол. Строй нарушается, в аудитории замешательство.
— Вай-вай, зачем так! — сокрушается Шиашвили, — зачем так?
— Спокойно, генерал, — говорю ему, — позовите медсестру.
Тем временем Бабаджан пришел в себя и, прислонив ладонь к лицу, зашептал что-то про Аллаха.
Майор-афганец докладывает Шиашвили:
— Он племяник Мухамеда. Толко «отлично». Пиши кназу «отлично».
Бабаджан поднялся.
— Оценки утверждаю, — объявил я и вышел из комнаты.
Самойленко продолжает размеренно докладывать, Костин переводит:
— Понимаешь, концы в огонь!
У Костина опять заминка. Видимо, нет у афганцев такой идиомы. Выручает Вакиль. Ткач все пьет кофе. Горит что ли у него внутри? — слегка раздраженно думаю я. Черемных сверлит его серыми глазами. Карпов жарко дышит мне в шею.
Самойленко продолжает доклад. Кештманд молча и невозмутимо слушает его. Секретарь строчит и строчит.
А я почему-то снова и снова возвращаюсь в мыслях к истории с Бабаджаном.
В тот день ближе к вечеру мне позвонил Ахромеев:
— К тебе сейчас подъедет Николай Алексеевич от «ближних».
— Кто это?
— Приедет — узнаешь, — недовольно буркнул Сергей Федорович.
Николай Алексеевич «от ближних» оказался высоким, худощавым, стройным и улыбающимся человеком.
— Вам, Александр Михайлович, привет от Семена Кузьмича. — И, не дав мне сообразить, о ком речь, добавил: — Он вас помнит по Чехословакии.
— Цвигун?
— Так точно!
— Но, полагаю, вы не ради этого приехали.
Генерал-лейтенант улыбнулся:
— Тут, видите, накладочка получилась.
— Какая?
— С оценкой генералу Бабаджану.
— Да, это верно, погрешил я против совести, поставил ему «удовлетворительно».