В мою сторону на велосипеде ехал человек. Он был другой. В прицел винтовки присматриваюсь к этому другому. Он — способ моего существования. Он — граница моей безопасности. Достаточно мне переместиться за ее пределы, как сразу появляется этот другой, мгновенно превращаясь в центр, вокруг которого начинает выстраивать свой, чуждый мне мир. Я — точка отсчета его мира, он — моего. Светлое будущее велосипедиста не за горами, оно — за бугром, с которого я наблюдаю за ним в оптический прицел винтовки. Мы — разные реальности, заполнившие общее пространство войны. Велосипедист медленно приближается, то скрываясь, то появляясь в складках местности. Его видно лишь потому, что он движется. Стоит ему остановиться, и я легко могу потерять его из вида. Глядя на двигающуюся фигурку можно подумать, что едущий на велосипеде человек уверен в своей безопасности. И только я знаю, что он ошибается. Велосипедист не знает того, что я знаю это. Не знает он и о моем существовании. Как удержать его от нарушения границы моей безопасности и как предупредить его о приближении к границам поджидающей его опасности? Как сделать так, чтобы он понял мое предупреждение?
Несомненно, легче сносить трудности, если они являются результатом действия каких-то безличных сил. Но когда трудности моей жизни являются частью какого-то замысла, это сильно ранит мое достоинство. Я понимаю, что где-то рядом есть кто-то, кто знает о нас все то, что мы сейчас знаем о велосипедисте. Кто-то, кому известно, каким образом, чем и почему ограничено наше безопасное пространство. Количество машин позволяет узнать количество людей и их вооружение. Количество вооружения, максимальный БК к нему, запас хода для техники и для людей — все это легко позволяет определить радиус и время нашего действия. Для этого не надо быть семи пядей во лбу — достаточно хорошо знать район действий. Зная границы нашей безопасности, этот кто-то не может приблизиться к нам. Только одним-единственным способом — убивая нас — он может дать нам знать о себе. Если я убью велосипедиста, я скажу кому-то, что я здесь. Но я знаю, что этот кто-то знает, что я здесь. Нет смысла прятаться, когда знают, что ты прячешься. Мы оба, я и этот кто-то, играем свою игру. Он играет с жизнью в жмурки, я — со смертью в прятки. Типа игры в русскую рулетку, но без патронов.
Смерть — это язык нашего с ним общения. Смерть — это единственное, что делает возможным наши контакты. Убивая, мы сообщаем о себе. Что-то же передается через смерть на расстояния в пространстве войны? Расстояние прицельной дальности пересекают символы. Это могут быть звуки выстрела, свет от его вспышки, слова чужих команд в эфире, снаряды, пули, мины или что-то еще. Каждый их понимает по-своему. Для кого-то понимание этих символов чревато невиданными удачами, для кого-то — огромными бедами. Пространство вокруг меня, наполненное этими символами, и есть жизнь — пустая случайность, полная возможностей. Как бы хорошо не был этот кто-то осведомлен обо мне, я должен ему доказать, что еще жив!