– Кое-где снесли перегородки. Расширили кухню, коридор. Минимум мебели, – рассказывала она, ловко управляя машиной в городских пробках. – Вам понравится.
Им и понравилось, даже очень. Но первые недели Ивану Григорьевичу пришлось нелегко. Он страшно скучал по сложившемуся распорядку дня, по Тае, по своим несбывшимся мечтам. Он даже подумывал попросить Зою пожить там снова, но тут Арсений начал выкидывать один фортель за другим.
То обанкротится, то задолжает, то заболеет какой-то немыслимой лихорадкой, завалившись на больничную койку на полтора месяца. Вот как он мог его оставить в такой момент?
И все же разговор с Зоей у него состоялся. Совсем недавно. Удивительно, но она с пониманием к этому отнеслась. И даже Таю одобрила. И добавила:
– А она скучает по тебе, Ванечка. Звонит мне, все время о тебе спрашивает.
– А почему же ты мне ничего?.. – Он так разволновался, что мгновенно подскочило давление.
– Я думала, что она для тебя ничего не значит. Решила, что она навязывается. Ты же никогда ни словом, Ваня.
Зоя смотрела мягко, нежно. Она его очень любила. Они с детства были дружны. Не то что с Зиной. Та вечно вредничала и подставляла их перед родителями.
– Я стеснялся, сестренка. Да и Арсений… То одно, то другое. Как бы я его оставил?
Тут Зоя начала его ругать и без конца вспоминать, что Арсению уже тридцать лет, и он вполне себе самостоятельный. И пора бы уже папочке отпустить сыночка.
– Ты сама его не отпускаешь, – посмеялся он тогда в ответ.
– Что да, то да, – не стала возражать сестра. – Он наш с тобой любимчик. Вот и избаловали…
Они договорились, что как только дела у Арсения пойдут на лад, Иван Григорьевич переселится на дачу. И Зоя сразу уволит сторожа.
– Я лучше тебе стану эти деньги переводить. Родная душа, не чужой человек…
Это она правильно подметила. Они всегда были и оставались родными душами. Зоя брата поддерживала, помогала. Он любил ее просто за то, что она его сестра, и никогда ни о чем не просил. И теперь страшно тосковал по ней. И очень переживал, что виновника ее гибели не найдут. И тайно боялся, что виновником может оказаться кто-то из близких.
У всех ведь, у всех был корыстный интерес. У всех, кроме него.
– Па, иди завтракать, – громко позвал из кухни Арсений. – Я уже накрыл.
На столе стояли две тарелки. В каждой по три сырника. Арсений ловко умел их готовить. Творог ни разу не расползся. К сырникам поставил повидло, которое Иван Григорьевич успел наварить, проживая на даче. И, конечно, традиционный утренний кофе.
– Спасибо, сын. Аппетитно выглядит.
Они уселись за стол. Приступили к завтраку. Арсений казался беззаботным, но Иван Григорьевич уловил его беспокойство. По складке на переносице. Когда сын переживал, она там залегала – глубокая, тревожная.
– Ты же понимаешь, что они снимут отпечатки с этой коробки, – проговорил Иван Григорьевич, когда с сырниками было покончено и они перешли к кофе.
– И что! Там по всей квартире мои отпечатки. Я часто бывал у тети. – Взгляд сына тут же нырнул под стол.
Врет! И неумело, глупо.
– Понимаешь, Арсюша, мне-то ты можешь врать. Понятно, что я сделаю вид, что тебе поверил. Но под протокол такие твои штучки не пройдут.
Он на сына не смотрел. Знал, что увидит надутые от обиды губы и полные упрека глаза. Сын всегда этим манипулировал. Знал, что отцу эти губы и эти глаза резали ножом по сердцу.
– Они тебя раскрутят, как щенка. На раз, как они говорят. Вот так. – Он пощелкал пальцами, которые подрагивали от переживаний. – Поэтому…
– Поэтому – что?
Губы сына задрожали, как в детстве, когда он собирался плакать.
– Поэтому ты все расскажешь мне. И мы с тобой выстроим стратегию защиты.
– Па, какого хрена! – взорвался Арсений, стукнув по столу снизу так, что его пустая тарелка и кофейная чашка подпрыгнули.
– Не выражайся, – остался бесстрастным Иван Григорьевич. – Мы за столом, дома. Не в кабаке портовом.
– Извини, – буркнул сын после паузы. – Но ты, па, говоришь со мной так, будто считаешь меня убийцей!
– Убийцей – нет. Вором – да.
Иван Григорьевич мелкими глотками допил свой кофе. Медленно встал и принялся переставлять посуду со стола в раковину. Арсений молчал. И отец знал, чувствовал, что сын сверлит его спину злыми глазами.
– И я еще раз прошу тебя: расскажи мне все как есть, чтобы мы с тобой вместе, сообща придумали, как выкрутиться из этого дерьма. Извини, – добавил он, поняв, что только что тоже выругался. – Нервы…
– Па, я не убивал ее, – проговорил Арсений тем самым жалобным честным голосом, которому отец всегда верил. – Мне тоже Зою жалко. Я любил ее. И не только потому, что она деньги мне давала. А потому…