- А кто на нашей стороне воюет? - спросил я. - Англичане, французы?
- Немцы какие-то воюют, - ответил Тимофей. - Одни немцы за нас, другие против нас, а какие из них кто, простому человеку не разобрать.
- Первая мировая война? - предположил Усман.
- Вполне может быть. Слушай, дед, а пушки в русской армии есть?
- В войске-то? Есть, а как же, есть пушки.
- А танки?
- А это еще что?
- Повозки такие бронированные с пушками.
- Нет, о таком не слыхал. Да и зачем повозки бронировать? От божьего слова броня не защитит.
Дальше разговаривать было бессмысленно. Половину вопросов дед не понимал, а на вторую половину отвечал так, что понятнее не становилось. Потихоньку мы перешли на более житейские темы. Я рассказал анекдот про то, как молодой человек пошел к родителям любимой девушки просить руки их дочери, а будущая теща предложила ему с ней переспать. Будущий зять пошел к машине за презервативом, где его встретил будущий тесть, который сообщил ему, что это было испытание, которое он успешно выдержал, раз покинул дом с таким загадочным выражением на лице.
- А что такое презерватив? - спросил Тимофей и добавил, выслушав мои объяснения: - Придумают же люди... грех это божьему промыслу препятствовать.
- В каком смысле? - не понял я.
- В таком смысле, что раз кому суждено дите зачать, так это божий промысел и препятствовать ему нечего. Иначе геенна огненная.
Больше я не рассказывал анекдотов.
Ближе к вечеру, когда наш обоз свернул с главной дороги на проселок, едва намеченный колесами немногочисленных телег, дед снова начал горланить песни, все были похабные, а некоторые довольно смешные. Когда дед устал, я спел пару песен из "Сектора Газа", которые понравились деду гораздо больше, чем анекдот про тещу. Он только не понял, что такое педераст. Пришлось объяснить, а потом выслушать очередную тираду о грехе. Какие-то здесь они все слишком религиозные.
А потом мы с Усманом попытались спеть дуэтом "Звезду по имени Солнце", но это не удалось, потому что все три аборигена снова повалились на колени и стали умолять не губить их грешные души. Остаток пути мы ехали молча.
8.
Михайловка оказалась совсем маленькой деревушкой, не больше двух десятков домов, если только эти халупы можно назвать домами. Вместо окон узкие горизонтальные щели в одно бревно, затянутые бычьим пузырем, ни одной трубы над крышами, печка дымит прямо в комнату, а потом дым выходит в узкие щели под потолком. Интересно, конечно, увидеть живьем, что представляет собой древнерусская курная изба, но жить в таком доме я бы не захотел. Даже в продвинутой двухэтажной модификации, что отличается от базовой тем, что скотина содержится отдельно от людей на первом этаже, именуемом "подклеть".
Такая изба в деревне была одна и жил в ней дед Тимофей, который оказался деревенским старостой. Местное население, удивительно многочисленное для такой маленькой деревеньки, слушалось его беспрекословно. В продвинутой избе нам было выделено место для почетных гостей, взглянув на которое, я осведомился у Усмана, не было ли в "Газели" репеллента от вшей и клопов. Усман мрачно сообщил, что не было.
Оружие и экипировка отправились под лавку, а Усман - в свеженатопленную баню. Судя по интонациям, звучавшим в голосе деда, когда он говорил о бане, это была единственная баня в радиусе километров тридцати и он очень гордится этим фактом. Я остался сторожить оружие, стараясь не обращать внимания на уверения деда, что здесь у нас ничего не украдут. Скорее всего, и вправду не украдут, но расслабляться все равно не стоит.
Усман вернулся только через час, в холщовых домотканых портах и такой же рубахе, распаренный и удовлетворенный, и выглядел он настолько странно, что я не удержался и спросил, что с ним случилось в бане. Усман загадочно улыбнулся и сказал, что ничего плохого не случилось, а дальнейшие мои расспросы проигнорировал.
Я отправился в баню, и стоило мне переступить порог, как я сразу сообразил, почему у Усмана было такое лицо. В предбаннике сидели две женщины, одна совсем еще девчонка, другая постарше, они были совершенно обнажены и их глаза не оставляли сомнений в том, что сейчас со мной будут делать. Я не сопротивлялся.
Спустя вечность, когда обе крестьянки остались полностью удовлетворены, я случайно посмотрел в сторону дверей и увидел, что у порога дожидается вторая смена. Еще две девчонки, совсем молодые, лет по тринадцать, и несколько менее красивые. Они что, решили пропустить через меня всю деревню?
Я решительно запротестовал, крестьянки не возражали и мы отправились в парную. Дальше все было так, как обычно бывает в русской бане, не было только купания в ледяной воде, потому что рядом с баней не оказалось ни пруда, ни речки. Девчонки сказали, что зимой они валяются в снегу, но сейчас снега еще недостаточно. В общем, как в пошлом анекдоте, пошел грузин в баню, заодно и помылся.
Когда ритуал мытья был завершен, я обнаружил, что моя одежда уже постирана, и для меня приготовлен комплект холщового белья неопределенного цвета и фасона. Но одеться мне сразу не дали. Я понимаю, что мог воспротивиться, но мне не хотелось, я убедил себя, что по местным меркам тринадцатилетняя девчонка считается взрослой женщиной, что никакая это не педофилия... в общем, мне было хорошо. Кстати, ни одна из этих девчонок не оказалась девственницей, так что моя совесть окончательно успокоилась.
А потом мы сидели, сбившись в тесную кучу, за голым деревянным столом, освещенным вонючей лучиной, и ели деревянными ложками безвкусную кашу, которую запивали самогоном отвратительного качества. Я ограничился порцией граммов в сто, мне показалось, что вторая порция если и не окажется смертельной, то уж точно заставит закуску отправиться в обратное путешествие. Усман вообще отказался от выпивки, мусульманин, блин. В общем, ужин несколько испортил общее впечатление от деревенского гостеприимства, но ненамного.
А потом все было съедено и выпито, и аборигены стали укладываться на ночлег. Нам с Усманом выделили на двоих почетную лежанку на печке и еще двоих девиц, чтобы не было скучно. Я спросил Тимофея, с чем связан такой обычай, он к этому времени уже изрядно захмелел и потому ответил просто и понятно.