Чего Кэрри не видела со своего наблюдательного пункта в дверном проеме, так это того, как жалко выглядел мой вялый член, висящий у меня между ног. И что Амалия не могла оглянуться на Кэрри, как должна была, за что я ей, бл*дь, заплатил, потому что ей было так трудно сдерживать смех.
— Боже, это так глупо. Она никогда не поверит, что я усердно двигаю головой, чувак. Все знают, что нужно заглотить член, а затем помассировать его языком…
Амалия действительно отсасывала мне однажды, на одной из самых первых вечеринок в Бунт-Хаусе. Я так напился, но вспомнил, как та проделывала этот трюк со мной, и подумал, что это действительно странный способ отсасывать. Она хотела, чтобы я трахнул ее после того, как не смог кончить ей в рот на вечеринке. И хотела, чтобы я трахнул ее в обсерватории. Как только наш маленький спектакль закончился, и Кэрри убежала, Амалия упала на задницу в приступе смеха.
— О боже, это было весело. Бедная маленькая идеальная Карина Мендоса. Теперь она не так совершенна, да? Эй, почему бы тебе не спуститься сюда и немного не поиграть? Действительно показать ей, кто здесь главный?
И я спустился. Присел рядом с ней, холодная ярость змеилась по моим венам, когда я схватил ее за подбородок и впился пальцами в ее щеки.
— Мне лучше никогда больше не слышать ее имени из твоих уст, сука.
Девушка надула губы. Все еще играя со мной. Все еще думая, что это игра.
— Или что?
— Или я отрежу твой гребаный язык и скормлю волкам.
Девушка услышала злобу в моем голосе, увидела ненависть в моих глазах и громко захныкала. В тот момент я ненавидел себя. И был так чертовски зол на себя, и на нее, и на дерьмовое положение, в которое себя поставил, что на самом деле хотел выместить свое разочарование на ней. Конечно, я этого не сделал. Я, конечно, кусок дерьма, но если и есть что-то, чего я не могу сделать, так это ударить девушку. Поэтому вылетел из обсерватории, сгорая изнутри.
Выражение лица Кэрри, когда она увидела меня…
Я мог бы прожить до ста лет и никогда не забыть выражение ее лица. Я вижу ее страдания в своих снах. Когда сейчас прохожу мимо нее по коридорам, держащую под руку Пресли, ее лицо такое пустое и отстраненное, в глазах едва мелькает узнавание, когда наши взгляды случайно встречаются, что странно вспоминать такую боль и шок на ее лице.
К ее чести, Кэрри быстро пришла в себя. Всего через несколько дней после инцидента в обсерватории я увидел, как она смеялась и шутила с Пресли в столовой. Ее смех был как удар под дых. Она казалась такой беззаботной и веселой, на самом деле счастливой, как будто полностью оправилась и уже двигалась дальше после того, как увидела меня с другой девушкой. Было больно слышать ее смех. Глупо, правда? Я просрал все доверие, которое построил с ней. По уважительной причине, но все же. Я причинил ей боль, знаю, что сделал это, черт возьми. И теперь, у меня хватает наглости расстраиваться, когда она оправилась от этой боли?
— Давай, придурок. Мы опоздаем. — Пакс толкает меня локтем в ребра.
— Мне нужно было найти свои очки.
— Не стоило беспокоиться.
— Они помогают мне лучше видеть.
— Они делают тебя похожим на придурка.
Уверен, что он прав, но к черту все это. Я выгляжу как придурок, но девушки все еще пялятся и шепчутся. Кэрри не делает ни того, ни другого, так что моя внешность не имеет значения.
Пакс придерживает для меня дверь и в буквальном смысле протягивает руку.
— Дай мне знать, если тебе понадобится помощь. Ну, ты знаешь. Если ты такой слепой.
Я подумываю о том, чтобы вывернуть ему руку, но в последнее время отношения между нами стали немного легче. Мы все еще ссоримся, как маленькие дети. Все еще скандалим и деремся, когда один из нас устал и срывается, но теперь между нами появилось своего рода согласие. Хрупкое понимание. Я бы предпочел не ссориться с ним сегодня.
Я все еще немного рычу, следуя за ним в академию.
— Гребаный английский. Мы должны просто выполнить все наши задания заранее и закончить блок пораньше. Становится все труднее и труднее не выбить дерьмо из этого ублюдка каждый раз, когда его вижу.
Ублюдок, о котором я говорю, конечно, Фитц. В тот момент, когда полицейские исчезли, маска ублюдка снова вернулась на место, скрывая его истинное лицо, и он снова стал нашим расслабленным, улыбающимся, слишком крутым профессором английского языка. Он никогда не упоминал о том, что угрожал нам. Он вообще не разговаривал со мной за пределами классной комнаты с того дня, как вышел из столовой. Однако мы знаем, что у него есть шкатулка с дарами Рэна с вечера вечеринки, и пока у него есть наркотики, тот все еще способен причинить нам огромное количество неприятностей, если захочет.