Делаю шаг назад, потом еще один, а Дэшил преследует меня до изогнутой стены обсерватории, пока моя спина не упирается в древнюю обшивку. Он кладет руки по обе стороны от моей головы, голодный, совершенно новый свет вспыхивает в его глазах.
— Ни в коем случае, Мендоса. Твоя судьба предрешена. Теперь ты принадлежишь мне. Тебе просто придется научиться жить за несколькими запертыми дверями, вот и все.
Мое сердце бешено бьется о грудину.
— А что, если мне не нравится прятаться за запертыми дверями?
— О, так и будет.
— Как ты можешь быть так уверен?
— Потому что ты будешь заперта за ними вместе со мной.
ДЭШ
Это компромисс. Дерьмовый, но я охотно пойду на него. Если мы сохраним отношения в секрете, то Карина останется в безопасности, дома не будет никаких разногласий с моими братьями, и у нас все еще будет наша связь.
Она так чертовски красива, что это причиняет боль. Ее глаза похожи на шоколад. Не сладкий молочный шоколад, а темный, как горькое, терпкое какао, от которого сводит во рту. Ее губы полные и такие чертовски мягкие, что мой рот все еще наполняется слюной от воспоминаний о них на моей коже прошлой ночью. Я глупый, больной сукин сын. В тот момент, когда сдался и стянул ту перчатку своими гребаными зубами, я понял, что отправляюсь в мир боли, но был так возбужден от беготни по академии, и меня так тошнило от ощущения, что мои руки связаны... в общем, в тот момент я решил, к черту все это.
Я ждал, когда придет сожаление и надерет мне задницу, но в районе обеда понял, что не жалею об этом. Ни о чем не жалею. Несмотря на то, что мои руки все еще теоретически связаны, теперь я держу в них лицо Карины Мендоса и чувствую влажность ее волос и сладкий цветочный аромат ее кожи. И не могу перестать чувствовать, что это правильно.
Девушка моргает, глядя на меня, как испуганное дикое животное, которое медленно учится доверять, и черт меня дери, если мой член мгновенно не становится твердым. Придя в обсерваторию, я включил пару маленьких торшеров и задернул плотные шторы на двух маленьких окнах. Пространство похоже на тускло освещенную пещеру, и лампы отбрасывают на кожу Кэрри прекрасное прохладное сияние. Она словно светится, бледная и прекрасная, как луна.
— Если ты предпочитаешь все закончить, тогда скажи только слово, и я уйду, — говорю ей. — Но мы оба знаем, что ты не хочешь этого. Ты хочешь, чтобы мои руки были на тебе, чтобы я снял с тебя эту мокрую одежду, и хочешь, чтобы мои пальцы были внутри тебя, не так ли, милая?
Карина моргает, немного волнуясь.
«О, боже, боже. Хорошенькая, пылкая Карина. Ты говоришь о большой игре и хочешь, чтобы люди думали, что ты контролируешь ситуацию, так мудро относишься к миру, когда на самом деле ты так же мила и невинна, как и они».
— Я... — Она опускает голову, но это бесполезно. Я все еще держу ее лицо в своих ладонях и не позволю ей так легко отделаться.
Удерживаю ее на месте, молча прося дать мне то, что мне нужно. Карина краснеет. И нежный розовый румянец на ее щеках заставляет мое сердце биться быстрее.
Я вижу, как формируется ее решимость. Кэрри делает глубокий вдох и кивает.
— Да. Я хочу этого.
Храбрая, отважная Кэрри. В ее голосе не слышно дрожи. Никаких колебаний. Я мог бы зарычать, так чертовски довольный ее выбором, но девушка снова заговаривает, привлекая внимание к своему рту.
— Но я хочу большего. Я хочу твое тело, но мне нужен и ты сам, Дэш. Мне нужен твой разум, мысли и чувства, твоя музыка, и... весь ты. Если не могу получить все это, тогда не хочу ничего. Какой в этом смысл?
Вот черт. Я не был готов к этому. Я был жадным, прокручивая в голове все, что хочу от нее. Мне нужно не только ее тело. Я хочу все и вся, что делает ее Кэрри. Мне нужна ее улыбка. Ее смех. Хочу видеть, как она хмурится, когда смотрит куда-то вдаль, о чем-то думая. Мне нужен ее ум, и ее острота, и то, как она напевает себе под нос, когда работает в библиотеке и думает, что вокруг никого нет. Я ни на секунду не допускал мысли, что Карина может хотеть от меня взамен большего. Я не учел, чего это будет стоить, а это и есть цена.
Если я передам ей все эти части себя, то сделаю себя уязвимым. Мне придется разрушить стены, которые были построены много лет назад. Если даже я попытаюсь впустить ее, кто знает, возможно ли это вообще? Стены настолько стали частью меня, что, возможно, после их разрушения мало что останется.