Карина торопливо пересекает обсерваторию. Ее сиськи подпрыгивают, соски сжались до маленьких точек от влажного ночного воздуха, и мне трудно решить, куда следует смотреть в первую очередь. Затем девушка забирается под одеяло, прижимается ко мне, как будто это совершенно нормально, как будто мои объятия — это безопасная гавань, а не ужасно опасное место.
Она указывает вверх, ее указательный палец парит в поле моего зрения.
— Вот, прямо там, видишь? Это Марс.
— Чушь собачья.
— Так и есть! — смеется она. — Как ты можешь называть это чушью? Он ярко-красный!
— Это… — Я целую ее, потому что не могу удержаться, и это чертовски приятно. — ...это «Боинг-747».
Кэрри приоткрывает рот и вяло толкает меня. Все это внезапно кажется таким нормальным и приятным, что мне приходится сжимать правую руку в кулак изо всех сил под одеялом, где она не может видеть.
— Это не самолет, — настаивает она. — Это планета. Как ты можешь думать, что это самолет? Самолет движется!
Я пожимаю плечами.
— Прости, Стелла. Нельзя увидеть планеты невооруженным глазом.
Красная точка в небе — это Марс. Вы можете увидеть множество планет без телескопа, просто посмотрев вверх, в зависимости от того, какое сейчас время года, но где удовольствие признавать это, когда Кэрри выглядит так мило в своем возмущении?
Секунду она молча наблюдает за мной, потом говорит:
— Стелла? Это что, новое прозвище, о котором ты мне не рассказывал?
Я вздыхаю, сожалея, что позволил этому имени сорваться с моих губ. Я думал об этом с тех пор, как Кэрри начала говорить о своей страсти к астрономии, и это просто... прижилось.
— Стеллалуна. Звезды и луна. Ты намного красивее, чем ночное небо, Кэрри. И... я не знаю. «Кэрри» тебе как-то не подходит.
Девушка смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Что значит «не подходит»?
— Не знаю. Ты просто... не похожа на Карину. Не для меня. Не могу понять, в чем дело. — А-а-а, черт. Кажется я рою себе могилу. Девушка становится очень тихой, и я не могу ее винить. Я только что сказал ей, что, по-моему, ее имя ей не подходит. Время сманеврировать. — Или… Я мог просто случайно назвать тебя Стеллой, потому что это имя последней девушки, которую трахал, и я просто перепутал!
Она сильно щиплет меня. Снова щиплет меня.
— О боже мой! Лучше бы ты пошутил!
— Ай! Так и есть!
— Ты хочешь, чтобы я сражалась с тобой, не так ли? — Она тычет меня в ребра, смеясь, и вот так просто, фундаментальная часть того самого кодирования, которое делает меня мной, перезаписывается. Я понимаю, что улыбаюсь.
Я хватаю ее за запястья и прижимаю к одеялу, переворачиваю так, чтобы оказаться сверху, и улыбаюсь, а Кэрри смеется. Что это, черт возьми, такое?
Наши тела на одном уровне. Ее сиськи вздымаются, соски просто умоляют, чтобы их снова пососали. Черт возьми. Когда ее руки скованы над головой, в моей голове начинает формироваться так много темных, грязных мыслей. То, что я мог бы сделать с ней вот так.
Бл*дь.
Моя улыбка начинает исчезать. Карина должна чувствовать, как я возбуждаюсь, как мой член становится тверже у нее на животе. Девушка слегка извивается, облизывая губы, ее дыхание становится немного быстрее. Она хочет меня. Чертовски хочет меня. Я мог бы провести так целую вечность, скользя своим членом в нее, потирая пальцами ее клитор, дразня ее, обучая, показывая ей, как хорошо быть моей игрушкой. К черту управление поместьем и превращение в скучного министра кабинета министров. Только сумасшедший ублюдок отказался бы вот от этого.
Впрочем, она уже проглотила мою сперму сегодня вечером. Завтра будет время для большего. Желание — это половина удовольствия, и я хочу, чтобы это прекрасное создание оставалось голодным. Хочу, чтобы она просыпалась посреди ночи, отчаянно нуждаясь в моем языке на ее клиторе и моих пальцах в ее влагалище. Хочу, чтобы она постоянно находилась в состоянии возбуждения, до такой степени, что, сколько бы раз она ни кончала сама, этого никогда не было бы достаточно. Чтобы она всегда хотела меня.
Я отпускаю ее, скатываюсь с нее, и Кэрри издает раздраженный тихий всхлип, который почти заставляет меня пересмотреть свое решение и снова забраться на нее.
— Дразнилка, — жалуется она.