Среда еще раз окинул ее взглядом. В кармане у Мелони лежала заколка в форме серпа. Прижатая поношенной тканью, она чуть ли не впивалась в бедро. Эту заколку Мэри Агнес Корк стащила у Кенди, а Мелони потом у самой Мэри Агнес. Она ждала, когда отрастут волосы, а пока что носила ее в правом кармане брюк, как носят нож.
– Что это? – спросил Среда.
– Членорез, – небрежно бросила Мелони.
– Чего? – не понял Среда.
– Чего-чего? – хмыкнула Мелони. – Ножичек, маленький, но острый. Как раз для члена.
– Для чего? – переспросил Среда.
– Для кончика члена, – уточнила Мелони. – Чик, и нет. Удобная штука.
Будь в бригаде любители поножовщины, кто-то, может, и попросил бы Мелони показать «членорез» – просто из любопытства. Но никто не попросил, а слух разошелся. Про Мелони и так ходили истории, а после этого случая укрепилось твердое мнение, что с ней шутки плохи. Даже пьяные никогда к ней не лезли. Во время отжима мужчины все время пили пиво и часто бегали во двор помочиться. Мелони не нравилось, что они справляют нужду под окнами ночлежки.
– Эй, – кричала она из окна, – не желаю это слушать! И не хочу потом дышать вонью. Неужто нельзя отойти подальше? Или темноты забоялся?
Сандру и Ма последняя фраза приводила в восторг, и они не упускали случая ее повторить. Заслышав журчание, они хором начинали кричать: «Эй, ты! Темноты забоялся?»
Все относились к грубости Мелони терпимо, даже с уважением. Единственно, что раздражало работников, – чтение по ночам. Никто из них не умел читать. Мелони не сразу осознала, что в чтении им видится что-то враждебное, даже оскорбительное. Тем вечером, когда все улеглись, Мелони, как обычно, спросила, не мешает ли ее лампочка.
– Лампочка никому не мешает, – отозвался Среда. Рабочие согласно загудели, а Ведь спросил:
– Камерона помните?
Послышался смех, и Ведь объяснил Мелони, что Камерон – он много лет работал на ферме «Йорк» – боялся темноты, как маленький, и всегда просил оставлять свет.
– Боялся, что его звери сожрут, – добавил Сэмми.
– Какие еще звери? – удивилась Мелони.
– А он и сам не знал.
Мелони снова уткнулась в «Джейн Эйр». Через какое-то время Сандра сказала:
– Не свет нам мешает, Мелони.
– Ага, не свет, – подтвердил кто-то.
Мелони сперва не поняла, о чем речь, но вскоре заметила, что все рабочие повернули головы и смотрят на нее.
– Ну ладно, – сказала она. – Что же вам мешает?
– А что ты там такое читаешь? – спросил Среда.
– Да, – подхватил Сэмми, – что там написано, в этой книжке?
– Ничего особенного, – отозвалась Мелони.
– Здорово, когда умеешь читать, да? – не отставал Сэмми.
– Да, – отмахивалась Мелони.
– Ишь ты, зачиталась, – сказал Среда. – Может, твоя книга и нам глянется?
– Хотите, чтобы я почитала вслух? – спросила Мелони.
– Мне один раз вслух читали, – похвалилась Сандра.
– Не я, – буркнула Ма. – И не твой папаша.
– А я и не говорю, что вы.
– А мне никто никогда не читал, – сказал Сэмми.
– И мне, – поддакнул кто-то.
Мужчины в ожидании приподнялись на локтях. Даже Ма, разворошив кучу одеял, повернулась к Мелони и уставила на нее взгляд.
– А ну, все тихо, – скомандовал Ведь.
Впервые в жизни Мелони испугалась. Как будто после всех скитаний она снова очутилась в отделении девочек. Но дело было не только в этом. Впервые от нее чего-то ждали. «Джейн Эйр» значила для нее самой очень много, но что в Бронте поймут сезонники? В приюте она читала вслух малышам, детям, которые ничего не понимали и засыпали под ее чтение. Но то были сироты, они жили по строгим предписаниям д-ра Кедра. Чтение вслух входило в обязанности Мелони. Она перечитывала «Джейн Эйр» уже в четвертый раз и сейчас была почти на середине.
– Я читаю на сто восьмой странице, – сказала она. – До этого уже много произошло.
– Ничего, читай, где остановилась, – сказал Сэмми.
– Может, начать сначала?
– Читай, что читаешь себе, – сказал Ведь.
Непривычно дрожащим голосом Мелони начала:
– «Ветер гудел высоко в ветвях дерева, осенявшего ворота…»
– Как это – осенявшего? – спросил Сэмми.
– Ворота были под его сенью, – объяснила Мелони. – Как под навесом.
– Вроде того, что у нас над душем, – сказала Сандра.
– Ясно, – проговорил кто-то.
– «Но дорога, насколько я могла видеть, – продолжала Мелони, – была безмолвна и уединенна…»
– А это что значит? – опять вмешался Сэмми.
– Значит, там было тихо и пусто, – сказала Мелони.
– Теперь понятно? – спросил Ведь, и рабочие отозвались одобрительным гулом.
– Хватит вам, не перебивайте! – крикнула Сандра.
– Но надо же все понимать, – сказал Среда.
– Заткнитесь все! – отрезала Ма.
– Читай дальше, – попросил Ведь, и Мелони сделала еще одну попытку:
– «…Дорога была безмолвна и уединенна – длинная белая линия, залитая лунным светом. Только тени облаков пробегали по ней…»
– Как – пробегали? – спросил кто-то.
– Облака плыли в небе, а на дороге двигались их тени, – объяснила Мелони.
– Это я понял, – задумчиво проговорил Среда, – я такое видел.
– Да помолчи ты! – одернула его Сандра.
– «Чистые, младенческие слезы…» – начала было Мелони, но вдруг запнулась. – Я и сама не знаю, что это за чистые слезы, – сказала она. – Но не обязательно понимать каждое слово.
– Верно, – согласился кто-то. И Мелони продолжала:
– «…Слезы затуманили мне глаза, слезы разочарования и нетерпения. Устыдившись, я вытерла их…» – Ну, теперь все понятно, – с облегчением вздохнул Среда.
– «…И застыла на месте», – прочитала Мелони.
– Простыла, что ли? – спросил Сэмми.
– Да нет, остановилась, просто встала на месте! – повысив голос, разъяснила Мелони и двинулась дальше:
– «…Луна скрылась в своих покоях, опустив плотную завесу туч, ночь стала темной, непроглядной…»
– Как страшно, – прошептал Среда.
А Мелони читала:
– «…Сильный порыв ветра принес с собой капли дождя. Я повторяла про себя: приди! Приди же! Я так хотела, чтобы он пришел! Я молча молилась об этом, сжимаясь от мрачных предчувствий…» – Мелони снова запнулась, слезы застилали ей глаза, и она не могла разобрать строчек.