– Нож его не задел, – подтвердил Гомер.
– Верно, – кивнул д-р Харлоу, отрывая взгляд от раны. – А ты откуда знаешь? – спросил он Гомера, который двигал своим большим пальцем. – Значит, ты не только специалист по наркозу? – прибавил он все тем же фальшивым голосом. – И про мышцы тоже кое-что знаешь?
– Только про эту, – сказал Гомер. – Я читал иногда «Анатомию» Грея. Просто так, для удовольствия.
– Для удовольствия? – переспросил д-р Харлоу. – Так ты, наверное, и в сосудах разбираешься. Скажи, какой сосуд здесь кровит?
Гомер почувствовал, как его руки коснулось бедро сестры Каролины; прикосновение было дружеское; Каролина тоже недолюбливала д-ра Харлоу. Забыв предостережение Кенди, Гомер не сдержался и ответил:
– Тот, что ответвляется от ладонной дуги.
– Очень хорошо. – В голосе д-ра Харлоу прозвучало явное разочарование. – Ну и что ты посоветуешь делать?
– Наложить шов номер три.
– Абсолютно точно, – сказал д-р Харлоу. – Но это уже не из «Анатомии» Грея.
И он показал Гомеру, что нож повредил глубокие и поверхностные сгибательные сухожилия пальца.
– Куда они идут? – опять спросил д-р Харлоу. – К указательному пальцу.
– Надо сейчас заниматься обоими сухожилиями?
– Этого я не знаю, – сказал Гомер. – Я вообще про сухожилия знаю мало.
– Удивительно! – воскликнул д-р Харлоу. – Сшить надо только глубокое сухожилие, – объяснил он. – Придется зашивать шелком о-два. Вообще-то для сухожилий нужна более тонкая нитка.
– Шелк о-четыре, – сказал Гомер.
– Очень хорошо, – похвалил д-р Харлоу и прибавил, обратившись к сестре Каролине, которая не отрываясь смотрела на Гомера: – Швы он знает!
– Рану, по-моему, надо зашить шелком о-четыре. Затем наложить давящую повязку на ладонь, немного согнув пальцы, – отчеканил Гомер.
– Это называется зафиксировать положение, – поясни д-р Харлоу.
– И этого я не знаю, – сказал Гомер.
– Ты учился в медицинском институте? – спросил д-р Харлоу.
– Не совсем, – опять уклончиво ответил Гомер.
– Собираешься поступать?
– Скорее всего, нет, – ответил Гомер и хотел было уйти из операционной, но д-р Харлоу остановил его: – Почему ты не в армии?
– У меня порок сердца.
– И ты, конечно, не знаешь какой?
– Не знаю.
Он мог бы тут же все узнать про стеноз клапана легочной артерии, ему сделали бы рентген, и знающий специалист расшифровал его. И тогда он узнал бы правду. Но кому хочется узнавать правду от неприятного тебе человека. Гомер пошел в палату, где лежали дети после тонзиллэктомии и почитал им скучные детские книжки. Не читать же им «Давида Копперфильда» или «Большие надежды», дети здесь больше двух-трех дней не задерживаются.
Сестра Каролина попросила вымыть пациента, крупного мужчину, недавно перенесшего операцию на предстательной железе.
– Цени удовольствие писать, пока у тебя все в порядке, – сказал он Гомеру.
– Буду ценить, сэр, – ответил Гомер, растирая полотенцем до здорового покраснения гору человеческой плоти.
Когда Гомер вернулся в «Океанские дали», Олив еще не было дома, она дежурила на вышке клуба Сердечной Бухты, высматривала, не появится ли в небе чужой самолет. С этой вышки раньше любовались яхтами. Гомер не сомневался, чужие самолеты над их городками не появятся. Мужчины, друзья-собутыльники Сениора, украшали силуэтами вражеских самолетов дверцы кабин в раздевалке бассейна, женщины приносили их домой и приклеивали на холодильник. Олив дежурила на вышке два часа в день.
Разглядывая силуэты на дверце холодильника, Гомер думал: «Я бы мог все это знать: самолеты, яблони, а сейчас я умею только одно – принимать роды, правда, почти идеально. И делать еще одну, более простую операцию, нарушающую божеские и человеческие законы. Доктор Кедр ведет игру в нарушение правил».
И Гомер стал размышлять о правилах. Матрос с порезанной рукой участвовал в драке, которая не подчинялась никаким правилам. А вот драка с мистером Розом всегда диктуется его правилами. Драться с ним на ножах – все равно что подставлять себя птичке с острым клювом, способной заклевать до смерти. Мистер Роз – виртуоз, незаметным движением может отмахнуть кончик носа, ухо, сосок. Вот почему именно он диктует правила дома сидра. А какие правила регламентируют жизнь Сент-Облака? Какими правилами руководствуется д-р Кедр? Какие нарушает, какие сочиняет сам, откуда черпает уверенность в их непреложности? Кенди, очевидно, живет по правилам, но по каким? Знает ли их Уолли? А Мелони? Есть ли в ее жизни путеводная нить? Эти вопросы не давали Гомеру покоя.
– Послушай, – сказала Лорна, – ведь идет война. Ты заметила?
– Ну и что? – пожала плечами Мелони.
– А то, что он наверняка в армии. Или уже призвали, или скоро призовут.
Мелони покачала головой:
– Нет, он не в армии. Понимаешь, он не военный человек.
– Господи, можно подумать, что воюют только военные.
– Если он и пойдет на войну, он все равно вернется, – сказала Мелони.
В том декабре лед непрочно сковал реку. В прилив морская вода заходила в устье, и вода в Кеннебеке отдавала солью. Сейчас посредине дымилась темная, бурлящая полынья, куда даже Мелони не могла добросить бутылку – такая широкая река в Бате. Допив пиво, Мелони бросила бутылку; подпрыгивая со стуком по скрипящему льду, она покатилась к полынье, как в замедленном кино. Потревожила чайку, та проснулась и поскакала, как старуха, которая прыгает через лужи, подхватив юбку.
– Одно могу сказать, – тихо говорила Лорна, – с этой войны вернутся не все.
Из Техаса домой неблизкий путь; Уолли к тому же не везло – везде задержки, везде надо ждать. И погода такая скверная; наземные службы долго не разрешали посадку. Когда Кенди с Гомером встретили его в бостонском аэропорту, первое, что он сказал, – отпуск у него всего двое суток. Но даже это не портило его настроения, особенно он гордился производством в офицеры. Потом Кенди скажет, это был все тот же неунывающий Уолли.
– Лейтенант второго класса Уортингтон прибыл, – шутливо доложил он Олив.
И все, даже Рей, прослезились.
Из-за талонов на бензин нельзя было ездить как раньше, куда хочешь. Гомер гадал, когда Уолли останется с Кенди наедине и как он это устроит. Он, конечно, хочет этого. А вот как Кенди, хочет ли она?
В канун Рождества все вместе собрались в «Океанских далях». В Рождество не уединишься, Олив весь день дома, и Рей свободен – торпеды и омары заполнят его время после праздников. А на третий день Уолли уезжать, Кенди с Гомером повезут его в бостонский аэропорт.
Конечно, Уолли и Кенди только и делали, что обнимались и целовались у всех на глазах. В рождественскую ночь в спальне Уолли Гомер вдруг вспомнил: он уже второе Рождество празднует вдали от Сент-Облака и ничего не послал д-ру Кедру, даже рождественской открытки, так его разволновал и обрадовал приезд друга.
– Для завершения курса поеду учиться еще в одну школу, – говорил, раздеваясь, Уолли. – А уже оттуда в Индию.
– В Индию, – повторил Гомер, очнувшись от своих мыслей.
– Для полетов над Бирмой. Бирма – это между Индией и Китаем. Там у японцев базы.
Гомер не зря изучал карту мира в кейп-кеннетской школе. Он представлял себе, что такое Бирма – сплошные джунгли и горы. Если самолет собьют, хуже места для приземления не придумаешь.
– А как у вас с Кенди? – спросил Гомер.
– Потрясающе! – сказал Уолли и прибавил: – У нас еще есть несколько часов завтра.
Рей спозаранку уехал в мастерские. И почти в то же время Уолли сел в кадиллак и покатил в Сердечную Бухту.
– Всего двое суток! Какая же это побывка в кругу семьи, – чуть не плакала Олив. – Целый год не был дома. У кого язык повернется назвать это отпуском. Хоть в армии, хоть где!
Гомер, единственный собеседник Олив, в то утро был плохим утешителем.
Уолли и Кенди заехали за Гомером в полдень. Конечно, у них это было, думал Гомер. Но как знать наверняка, не спросив?
– Хотите, я поведу машину? – предложил он. Кенди сидела на переднем сиденье между ним и Уолли.