Последним было без разницы – развитый социализм на дворе стоит или же капитализм. У них не имелось званий, чинов и правительственных наград. Зато зубы, когти и хвосты у них были в полном порядке, чутье, слух и зрение функционировали безотказно, желудки с одинаковым успехом переваривали как остатки праздничных застолий, так и пыльные ворохи бумаги – прямо вместе со скрепками.
Двуногим обитателям архива, тем, которые обходились без хвостов, приходилось значительно хуже. Штабисты, вконец измученные рыночной экономикой, были готовы торговать государственными секретами так же бойко, как – после ухода в отставку – горячими пирожками, паленой водкой или порнокассетами.
Очень уж скучно жилось в последнее время министерским воякам, очень уж безрадостно. Зарплаты – с гулькин нос, форменная одежда и отпуска – за свой счет, все остальное – как повезет. А им хотелось всего того же, о чем мечтают штатские – денег, роскошных женщин, дорогих автомобилей, возможности всегда носить свежие сорочки или хотя бы носки. Нашелся среди этой обделенной судьбой публики некий прапорщик, взявшийся отснять необходимую документацию за три тысячи долларов. Он только уточнил деловито: «американских?» – и, получив утвердительный ответ, кивнул в знак согласия.
Так Хоттабыч, не выдернув ни единого волоска из своей замечательной бороды, вплотную приблизился к намеченной цели.
В Москву был отряжен его ближайший соратник, уроженец Сирии Кабир Хаким, по одному из паспортов – гражданин Ичкерии Азлат Салманов, носящий модный статус беженца. Осталось только дождаться его возвращения, чтобы разобраться в раздобытой им схеме и исполнить задуманное. Таковы были ближайшие планы Хоттабыча. А значит – и всевышнего Аллаха.
2
О нелегкой женской доле в русской литературе сказано более чем достаточно. А мужчины? Ведь мало кому из них удается прожить в этом мире, не испытав хотя бы раз мучительнейшего похмелья. Это, конечно, не по Некрасову в поле рожать, но похмельный синдром, он тоже, знаете, не сахар. Беспощадный, как кариес, неотвратимый, как рок, национальный недуг каждого находит в свой час, и тогда спуску не жди. Так скрутит, что впредь навсегда заречешься перебирать лишку. Некоторые, собственно говоря, всю жизнь этим только и занимаются – ночью пьют, утром зарекаются.
Одни на следующий день так выкручиваются, другие – эдак, а прапорщик Бородуля старался относиться к похмелью философски. Да, признавался он в приватных беседах с сослуживцами, головка бо-бо, в глазах наблюдается неприятное мельтешение, а в ушах не смолкает трансформаторный гул. Но!.. (Тут, если собутыльники еще были в состоянии внимать умным речам, Бородуля обязательно поднимал указательный палец, мол, дальше будет сказано самое важное.) Во всем нужно уметь находить положительные стороны, вещал он. Не испытав жажды, не оценишь по достоинству вкус родниковой водицы. Не продрогнув как следует, не насладишься теплом. И лишь пережив мучительное похмелье, понимаешь, что это за счастье – поправить здоровье испытанным народным способом.
– Уф-ф, – с облегчением произнес Бородуля, протиснувшись на свое традиционное место за кухонным столом. – Теперь и подлечиться не грех, верно, Маруська?
Обращался он как бы к необычайно пушистой кошке, отиравшейся у плиты, а сам косился на супругу Катерину, чье слово в доме было решающим. Подобно Маруське, она казалась полностью сосредоточенной на процессе жарки котлет, однако принесенная Бородулей бутылка не осталась ею незамеченной, он в этом не сомневался, а потому был начеку. В переговорах с женой нельзя было допускать ни одной тактической ошибки. Иначе не свежую котлетку на закуску получишь, а внезапный удар раскаленной сковородой по темечку. Прецеденты были. Давненько, но разве новое – это не хорошо забытое старое?
– Ты что же, опять водку жрать собираешься? – осведомилась Катерина. – Вчерашнего тебе мало, живоглот проклятый?
Тон тусклый, почти равнодушный. А спина под махровым халатом напряжена, как у борца перед схваткой.
– Зачем, хэх, водку? – прикинулся простачком Бородуля. – Сегодня коньяк пьем, мать. Всамделишный, а не какой-нибудь там фарши… фальши… фальсифицированный.
Последнее слово не удалось выговорить без запинки, поскольку Катерина уже отвернулась от плиты и смотрела на мужа тяжелым, немигающим взглядом, выдержать который сумел бы далеко не каждый.
– Коньяк, значит, – протянула она с не сулящей ничего хорошего интонацией. – Дорогой, наверное?
– Да уж не из дешевых, – подтвердил Бородуля, внимательно следя за руками супруги, сжатыми в кулаки. Пока что они просто упирались в бока, но терять бдительность нельзя было ни на секунду. Своими увесистыми кулаками Катерина умела размахивать так ловко, что потом без примочек не обойдешься.
– Зарплату получил, что ли? – она шагнула вперед. Звякнула посуда в навесном шкафчике над мойкой. Кошка Маруська задрала хвост трубой, попятилась, готовая пулей вылететь из кухни.
– Нет, – покаялся Бородуля, которому из закутка между столом и холодильником отступать было некуда. – У нас с финансами сейчас напряг, ты же знаешь.
– Угу, напряг. – Катерина кивнула, после чего ее голова так и осталась нацеленной на супруга. – Денег, значит, не получил, а на коньяк расщедрился, сволочь такая. С каких таких шишей, интересно знать?
– А вот с таких! – Прапорщик небрежно извлек из кармана стопку долларов и швырнул ее на стол.
Пятерня супруги, находившаяся в опасной близости от бутылочного горлышка, зависла в воздухе.
– Это что? – недоверчиво спросила она.
– Да уж не фантики, хэх. Ставь-ка стопарики на стол, мать. Отметим это дело.
– Сколько здесь? – Катерина, уставившаяся на деньги, выглядела прямо-таки завороженной.
Как та доверчивая простушка с перманентными кудряшками, которой Бородуля когда-то предложил кочевую жизнь офицерской жены, полную райских наслаждений.
– Стандарт. – Он щелкнул пальцем по бутылке и пожал плечами. – Пол-литра.
– Я о деньгах спрашиваю, – перебила его Катерина, впрочем, без особого раздражения в голосе. На ее разгладившемся лбу сделалось одной морщинкой меньше.
– Тут полторы тысячи баксов, – небрежно доложил Бородуля. – И весь х… – он кашлянул, – и весь хрен до копейки.
– А в рублях это сколько будет?
– А в рублях это будет… это будет… Слушай, мать, я тебе калькулятор или кто? Почти сорок пять тыщ…
Катерина уважительно покачала головой.
– Ну ты даешь!
– Да уж лыка не вяжем! – приосанился Бородуля. Задумался. Поправился: – То есть, как говорится, не шиты мы им, хэх, лыком. Полторы тысячи долларов – это тебе, мать, не семечки.
О том, что за техническую документацию по «АУ/С-10» ему заплатили ровно в два раза больше, распространяться прапорщик не собирался. Что за мужик без заначки? Так, ходячее недоразумение в штанах. Да и без штанов тоже. Ни проститутку снять, ни порядочную женщину в ресторане подпоить.
Только и остается, что баб в общественном транспорте рассматривать да облизываться, несолоно хлебавши. А Бородуле надоело облизываться. Он был еще, что называется, мужик в соку, с неудовлетворенными сексуальными фантазиями. Среди них самая главная – разложить на письменном столе младшего лейтенанта Светлану Переяславскую, которая на доклад к начальству без всего под форменной юбкой ходит.
Предвкушая скорое исполнение своей заветной мечты, Бородуля шкодливо усмехнулся и попытался запустить руку под халат Катерины. Хотя она отпрыгнула как ужаленная, настроение у него не испортилось ни капельки. Душа прапорщика пела. Он сделал дело и собирался гулять смело.
Тощая стопка из нескольких страниц машинописного текста была скопирована не в архиве Министерства обороны, а на стороне, за что Бородуле пришлось выложить двенадцать рубликов из собственного кармана. Не то чтобы он опасался слежки со стороны военной контрразведки, но береженого бог бережет. В настоящий момент папка с затребованной документацией опять находилась на своем родном стеллаже, так что все осталось шито-крыто. Не пожелавший представиться покупатель растворился среди миллионов гостей столицы, вручив Бородуле не только деньги, но и дополнительный приз – бутылку отличного коньяка с нерусской вязью на этикетке. Что-нибудь кавказское, решил прапорщик, оценив внешность смуглого незнакомца и его напутственное пожелание, произнесенное с характерным южным акцентом.