— Ну, ты же сама сказала! Ты же спросила меня об умных любовницах! Ты что же, обманывала меня и на этот раз?
— Ничего не обманывала! Я и сейчас говорю, что умные женщины не становятся любовницами, а сами выбирают себе любовников и выходят за них замуж!
— А..а…а. — Тянет она. — Я так и знала, куда ты клонишь!
— А что, я разве не права? Или ты по–другому считаешь? По–моему, ты это на собственной шкуре, вернее на своей….
— Ну, как бы тебя не обидеть, да так, чтобы без матюга сказать
… — Розочке. — Радостно сообщает она.
— Это что, ты сама? Ах, прости, ну, конечно же, это он, так твою проказницу называл.
А про себя подумала, что у него не очень–то с воображением, мог бы что–то по интересней придумать.
— А мне нравится.
— Что тебе нравится?
— Ну, как ты ее назвала. По–моему, очень верно! Она и есть, самая настоящая Проказница!
И мы с облегчением смеемся. Уф! У меня словно гора с плеч! Это же надо, ну какая же она моя сестра? Не перестаю удивляться нам, женщинам! А, что, не так скажите?
Вот то–то и оно! Женщина, она ведь так и остается женщиной, будучи женой и даже любовницей, а все равно! Мы необыкновенные, мы хотим любви и сами порой даже себя не понимаем. Потому, что в нас сидят эти самые наши проказницы, а от них–то все наши напасти и радости, которыми мы делимся. Но только тогда, когда нас об этом как следуют и с уважением попросят. А мы глянем на них и уже сами решим, кем мы с ними останемся? Умными или чьими–то любовницами!
Вот так и с сестрой. И не сразу, а после еще ни одного разговора с ней, вижу, как она стала прозревать и умнеть. И уже замечаю, что и перед зеркалом не так как прежде крутится и что надевает уже на дежурства, обычное, нижнее белье и без изысков. А потом неделю ходила, словно туча черная. Даже мама меня осторожно так, спрашивала, что это с Инесс? А я ей, да ты сама у нее спроси, а мама, да боюсь я с ней говорить. Спросила ее от чего так она, а мама в ответ, что мол, боюсь от дочери такое услышать, что и не переживу. А я маме, в скорости с радостью сообщаю, что мол, тучка наша опять солнышком засияла. Спрашивай мамочка! Спрашивай! Дочки у тебя обе умненькими стали!
И Володька стал все время в нашем доме пропадать, и они опять с сестрой обнимаются и целуются, словно ума лишенные.
Инессу спросила, а она в ответ только улыбнулась и говорит, что поумнела она за последнее время, но еще не настолько, сколько бы мне хотелось. А что, да почему, молчит. Я уже успокаиваться стала, а тут. О Боже!
В шкаф наш полезла, думаю, дай ко я ее гардероб проверю. Роюсь, роюсь и все никак не могу ее это сексуальное белье найти. Неужели думаю, за старое взялась! Только приди с гулянки, я тебе такую трепку устрою, сестричка!
А она как назло. Поздно, ночь уже на дворе. Наконец–то она объявилась! Ах, думаю, ну и клятая у меня сестричка. Сейчас я тебе устрою аутодафе! И даже не удержалась, не стала ждать, пока она в комнату зайдет, сама к ней вышла.
— Ну и что ты мне скажешь на этот раз, сестрица? — Говорю ей, а саму даже трясет.
— Ты о чем это? И что это за допрос такой? — Говорит с возмущением.
— Ну и наглая же ты Инка! Мало того что б…., так еще и лживая сучка! Вот ты кто!
— Наташка, ты чего, белены объелась? В чем дело?
Меня ее тон взбесил прямо и я ей.
— А ну, живо снимай с себя платье!
— Ты что? Что тебе надо? Отстань!
— Ах ты, гадина! — Говорю, а у самой даже руки трясутся.
— Раздевайся сей час же! Слышишь?
— А я и так разденусь. В чем дело? Ты хоть сказать мне можешь?
А я как рявкну на нее.
— Хватит мне зубы заговаривать. Живо! Все с себя снимай!
— Хорошо, хорошо. Только не ори так, Маму разбудишь.
— Ах, посмотрите на нее, она о Мамочке вспомнила, а как…! — Из–за двери просовывается голова Мамы.
— Девочки, что происходит. Только не надо ссориться. Прошу вас, родненькие, не ругайтесь девочки!
А я подскочила к сестре и за руку ее схватила.
— Живо раздевайся! Ну, же!
— Ну, хорошо, хорошо. Только без рук, ладно.
Инга стягивает с себя платье, и я вижу, что она опять в своем б… ком наряде.
— Вот, Мамочка, полюбуйся на свою пай девочку! Смотри, смотри! Тебе такой ее наряд нравится? Нравится, я тебя спрашиваю Мама?
— А ты, помолчи! Я с тобой еще поговорю. Помолчи! Ну, Мама?
А мамочка наша смотрит и ничего не понимает, а потом.
— Очень даже красивое белье и я бы сказала, что оно сексуальное даже.
— Ага! — Торжествую я. — Ну, сестричка, отвечай нам, для кого ты опять так вырядилась? Кого охмуряешь?
И для острастки, показать, что я вовсе не шучу, я ее схватила, и больно так стиснула руку.