Ему стало привычным просыпаться на заре под птичьи грели. Чуть позже в их песни вплеталась оживлённая трескотня пробудившейся и начавшей хлопотать по дому Ланы. Мельчайшие новости деревенской жизни: кто кого полюбил и кто кого разлюбил, кто кого побил, кто и где побывал, кто кого родил и так далее и тому подобное — служили для неё неиссякаемым источником простодушных комментариев, а затем к её весёлому щебетанью присоединялась столь же энергичная, хотя и не столь внятная болтовня продравшего глаза и сразу пробующего свои голосовые связки Тима. И тут уж всё внимание Ланы и вся её речевая энергия переключались на ненаглядного сынишку.
Счастливая семейная жизнь с оставленными в прошлом тревогами изменила Тараканова даже внешне. Лицо его помолодело, с него исчезла настороженность караулящего опасность разведчика незнакомых земель; напряжённый, словно взвешивающий меру своей ответственности взгляд сменился светлым взглядом человека, который знает, что в этой жизни ему ничто уже не грозит.
Их с Ланой дом и похож и не похож на другие дома в деревне. Помимо обычных плетёных корзин, куда Лана складывает свои вещи, в их хижине стоит кованый матросский сундук, подаренный в день свадьбы от имени компании доктором Шеффером. В нём хранится самое ценное — ружьё и цивильные вещи Тараканова, которые он бережёт до возвращения к соотечественникам да изредка надевает, когда удаётся отправиться с канаками в Гонолулу.
Сразу решив, что земледелец из него не получится, Тараканов предпочёл добывать средства к жизни охотой и рыбной ловлей. Он теперь с удовольствием поглощает экзотические блюда, которые готовит Лана из даров моря, — каракатиц и отварные щупальца осьминогов с приправой из кокосового масла. Он соорудил близ дома гавайскую земляную печь — иму, и отныне, принимая гостей, они с Ланой угощают их традиционным для сандвичан лакомством — изжаренной на горячих камнях, в оболочке из листьев пандануса, свиньёй, чьё нежное мясо пропитано соками ароматного дерева.
Соседи уважают эту семью, как уважают здесь всех людей, живущих в любви и согласии. И в других деревнях острова известно, что в Ваимеа поселился искусный русский охотник, и его часто зовут в горы, когда надо отстрелять диких свиней или коз. На досуге он любит мастерить для развлечения деревенских ребятишек затейливые дудочки и свистульки, а то и невиданных бумажных змеев. Когда он запускает в небо искусственных птиц, за ним толпами бегут в восторге все подростки деревни.
И мало кто знает, что временами сердцем этого добродушного русского овладевает печаль. Ему являются в тоскующей памяти снега, бескрайние долины, покрытые льдом реки, деревья, о которых здесь и не слышали, — кедр, лиственница, дуб. Ему вдруг страстно хочется услышать русскую речь. Он думает, что будет с ним дальше, как долго ещё он проживёт здесь, как воспримет Лана предложение уехать отсюда на далёкую, незнакомую ей землю. В такие минуты Тараканов с надеждой всматривается в подернутый дымкой горизонт: не покажется ли на нём корабль под русским флагом?
Овладевающая им время от времени тоска борется в нём с любовью к земле, подарившей ему молодую жену и сына. И как же не любить этот сказочно прекрасный остров, который подняли средь океана могучие боги вулканов, чтобы люди не уставали восхищаться совершенством их творения, — с его горными пиками, цветущими долинами, с кристально прозрачными реками, с уходящими в глубь земли каньонами и неумолчным рокотом накатывающихся на берега волн.
Иногда Тараканов посещает недостроенную крепость на берегу Ваимеа. Там, меж заросших мхом камней кораллового известняка, пробились к свету солнца жизнелюбивые цветы, и всё это циклопическое строение, которое дружно возводили русские вместе с канаками, вздымается над рекой как надгробный памятник несостоявшейся и никому не нужной здесь войне. Сидя на мшистых камнях, он вспоминает честолюбивого доктора Шеффера и его неудачную попытку завладеть этой землёй. Но если эта земля не принадлежит тебе, не лучше ли оставить её в первозданном покое и с миром уйти отсюда, даже если это самая прекрасная земля на свете?