Из Вьетнама он вернулся с очередной партией раненых американских солдат. Вскоре мы встретились. Он был все тот же ласковый, нежный Джером, которого я когда-то знала. Он вновь стал заниматься в колледже. Однажды, когда его родители уехали в круиз вокруг Европы, я осталась у него ночевать. Посреди ночи, когда я сладко спала на его груди, он вдруг жутко закричал и заплакал во сне. Я проснулась, и страшно мне стало от его слез и крика. Через какое-то время он тоже проснулся.
Включил ночник и долго непонимающе смотрел вокруг. Потом улыбнулся и ушел в ванную. Вернувшись, быстро и спокойно заснул. Мне не спалось. Я встала и тихонько бродила по комнатам большого двухэтажного дома. Зашла в ванную. На умывальнике в металлической банке валялся шприц с иглами. Рядом в раскрытой коробке лежали ампулы с морфием. Наутро у нас был с Джеромом серьезный разговор. Впрочем, серьезным его назвать трудно.
Поначалу он все отрицал. Потом рассердился не на шутку. Зная, чем это может кончиться, я быстро ушла. Мы еще встречались много раз, все пытались выяснить отношения. А чего их было выяснять? Для меня и так все стало предельно ясно. Я очень хотела иметь семью. Я когда-то любила Джерома. Но. боже меня упаси, меньше всего на свете я хотела рожать идиотов. Наконец, мы перестали видеться. По почте я вернула Джерому кольцо, которое он подарил мне при помолвке. Со мной встретились его отец и мать. Они умоляли меня подождать, не разрывать помолвку. «Джером так любит вас, он не вынесет вашего ухода», говорили они. Я была непреклонна. Сказала им, чтобы они благодарили президента и его «Медные Каски» за то, что они убили в Джероме человека, а во мне — любовь к нему. И, вы знаете, я была права. Через полгода он попал в клинику для душевнобольных. Я его там навещала. Приду, мы вместе с ним тихонько посидим, тихонько поплачем. И я уйду. Врачи говорили, что у него начался необратимый распад личности.
Я иногда думаю: что, если бы не война? Остался бы Джером в этом мире? Могли бы мы с ним быть счастливы? Не знаю. Знаю только, что мне рассказал один из его приятелей по Вьетнаму.
Их там, в клинике, знаете ли, чуть не целый взвод собрался.
Так вот, этот приятель мне и рассказал, как однажды их офицер приказал всем новичкам принять участие в казни вьетконговцев.
Их не рсстреливали, не пытали, их живьем закапывали в землю.
После этого количество наркоманов в роте утроилось. Там ведь, среди вьетконговцев, и дети были, и женщины…
Как я в стюардессы попала? Повезло. Помню, когда умер папа — от рака легких, — мать меня частенько упрекала: «Вот ведь не вышла замуж за Джерома! Жила бы себе как королева.
Отец-то у него добрый. И богатый. И дом свой, и машины — все было бы. И мужа умалишенного раз в месяц навещала бы, не отвалились бы ноги-то, пожалуй. И мать при тебе жила бы, горя не зная. А теперь что? Нищета одна, да долги кругом — вот в чем вся наша жизнь с тобой». В покрытие долгов пошли с молотка и дом, и земля. Думаете, не жалко было? Ах, как еще жалко…
Слава богу, пригласила к себе пожить мамина сестра в Лос-Анджелесе. И денег на проезд выслала. А то хоть пешком иди. Тетка Анжелика оказалась очень доброй. Детей у нее не было, и они жили вдвоем с мужем в ладном особняке на северо-западной окраине города. Лион был менеджером местного отделения одной из крупнейших авиакомпаний. На второй день за ужином зашел разговор о моем будущем. «Общегуманитарный колледж — продолжать учебу для все сейчас непозволительная роскошь!» — безапелляционно заявила тетка Анжелика. «И не спорь, Нэнси, — рассудительно заметил, обращаясь к моей матери, Лион. — Анжелика знает, что говорит, и я знаю». Тут он повернулся ко мне и продолжал: «Наша компания производит набор девушек на курсы стюардесс. Хочешь поехать в Нью-Йорк, попытать свою судьбу?». «Хочу! — чуть не крикнула я. — Только… Примут ли меня?». «Примут, — самодовольно протянул Лион. — Шеф подготовки — мой приятель. Твой колледж как раз тут очень пригодится». «Господи, колледж, — вздохнула мама. — Что ее, в министры определяют? Стюардесса». «Мамочка, — сказала я как можно спокойнее, сделав вид, что не заметила пренебрежения в ее тоне. — Мне надо развеяться. А там видно будет». «Конечно, — поддержала тетка Анжелика, не зная, в чем дело, но полагая, что она понимает меня как нельзя лучше. Пусть девочка мир посмотрит. И платят там хорошо. А?». «Отлично платят, подхватил Лион. — И устроиться туда го-раз-до труднее, чем в труппу Баланчина».