– Детали похода мы, ротмистр, еще обсудим, – сказал генерал-атаман, когда все трое выпили стоя. – Сейчас пока что одно могу сказать: в рейд – через неделю. В Чите, на квартире нашего агента, вы получите приказ о присвоении чина подполковника. А в миниатюрном пакетике, который вскроет генерал Краснов, Отто Скорцени или кто-то из высших чинов рейха, будет сказано, что… полковник Курбатов, – выдержал многозначительную паузу атаман, давая князю возможность прочувствовать важность момента.
– Полковник? – едва слышно переспросил князь.
– Все правильно: полковник Курбатов (вы, ротмистр, не ослышались)…является полномочным представителем главнокомандующего вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, правителя Страны Даурии генерал-атамана Семёнова. На всей территории Великогерманского рейха. Кстати, если первым бумагу вскроет Краснов, все равно сделайте все возможное, чтобы с ним ознакомился и кто-либо из очень высоких чинов рейха, а затем доложил об этом фюреру. Лично Гитлеру. Тут уж скромничать не следует: ставки того стоят.
– Я дойду до Берлина, ваше превосходительство, – взволнованно проговорил Легионер. Этот гигант с гордостью возвышался теперь над генералом и полковником, словно детина-фельдфебель над щупленькими новобранцами. – Я дойду до него, даже если небо рухнет на землю.
– На весь поход вам отведено два месяца.
– Лучше три, – покачал головой ротмистр. – Если идти с боями, то никак не уложимся, какой бы транспорт мы там по пути не захватывали.
Семёнов взглянул на полковника, и тот одобрительно кивнул.
– Согласен, три. И ни дня больше, поскольку времени у нас с вами не так уж и много.
– Если я правильно понял, ваше превосходительство, задача заключается не в том, чтобы пройти Россию из конца в конец, а чтобы пройти её по-диверсантски.
– Конечно же, по-диверсантски, в соболях-алмазах! И тем не менее, – поморщился атаман, не видя причины для споров и возражений, – используйте всякий транспорт, идите любыми маршрутами. На эти три месяца Россия отдана на вашу милость, как на милость победителя. Вопросы?
– Никак нет. Пока что нет. Отряд маньчжурских стрелков, как вы и обещали, подбираю сам, – Курбатов мельком взглянул на Родзаевского, чувствуя, что полковнику все еще не нравится его своеволие. Но тот заверил:
– Подтверждаю, выбор исключительно за вами.
В этот раз атаман лично наполнил рюмки и вытянулся во фрунт:
– За представителя русской армии генерала Семёнова, атамана Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск, правителя Страны Даурии – в рейхе! – провозгласил он.
7
Проводив к крыльцу Родзаевского и Курбатова, главнокомандующий возбужденно осмотрел виднеющиеся вдалеке вершины горного хребта, за которым начиналась Россия. Замысел рейда заставил Семёнова внутренне взбодриться: еще не все потеряно, можно попытать воинского счастья на просторах Даурии! И в кабинет свой атаман возвращался с твердым намерением вновь обратиться к тексту незавершенного письма фюреру.
«Господин Гитлер! Вверенные мне русские казачьи войска, расквартированные в Маньчжурии, готовы переправиться в Грецию или Турцию, чтобы затем присоединиться к русским войскам, сражающимся на стороне рейха.
Местом дислокации Русской дальневосточной армии может стать Северная Италия, где уже расположены некоторые русские казачьи части, или какая другая страна, скажем, Югославия или Болгария, а также любая местность в Германии, которая будет Вами, господин фюрер, указана…»
Генерал вновь просмотрел еще незаконченное письмо Гитлеру и, отложив, наполнил стаканчик саке. Хоть и презирал он японцев за эту рисовую гадость, однако все чаще прибегал к ней как заменителю настоящей, крепкой русской водки, после употребления которой его все чаще преследовали дикие головные боли.
«…Поздно, слишком поздно ты понял, атаман, – вдруг отшвырнул Семёнов от себя этот образец дипломатического чистописания, – что сидеть в этой дикой Маньчжурии совершенно бесполезно. Запоздало ломишься в дверь рейхсканцелярии Германии с подобными писульками, в соболях-алмазах!».
Адресованное фюреру письмо валялось на письменном столе, в домашнем кабинете Семёнова, вот уже около трех месяцев. Атаман перечитывал его множество раз, все отчетливее сознавая: никакого реального смысла эта «казачье-фюрерская эпистолярия» уже не имеет. В последнее время он уже почти перестал задумываться над каналом пересылки этого послания в Берлин. Похоже было, смирился с тем, что сроки упущены, и Гитлеру с окружением сейчас не до каких-то там «недоносков» белой русской армии, к тому же наспех слепленных и несытно вскормленных японским военным командованием. Да и фигура самого фюрера, особенно после падения преданного ему, но бездарного соратника дуче Муссолини, казалась теперь суеверно призрачной.