— Ага.
Я могу быть с ним долго — я люблю смотреть на него, слушать его, мне нравится, как он читает свои бумаги или говорит по телефону, нравится, когда он выходит из душа после тенниса — обернув бедра полотенцем, идет на кухню, делает себе протеиновый коктейль с авокадо и бананами и пьет его, просматривая биржевые сводки, а я мою чашку блендера и слушаю его недовольное бухтение насчет каких-то неправильных действий непонятно кого. Мы можем целую неделю жить в его квартире, и я не знаю, тяготит ли его мое присутствие, но я, отчаянно скучая по близнецам, тем не менее все время думаю: скоро домой, еще день прошел.
Слава богам, Марконов об этом не знает.
— Ты на работу?
— Нет, отвези меня в «Афину».
Это торговый центр совсем рядом с нужным мне местом. Машину-то я отогнала на стоянку фирмы, чтобы у близнецов не было проблем с шефом, и сейчас мне надо добраться до нужного места, а боль потихоньку возвращается, вливается в спину, и скоро мне будет невозможно ходить, дышать и думать. И к тому времени я должна быть там, где надо, — на шаг в пустоту меня в любом случае хватит.
Марконов выруливает на проспект — Александровск город крупный, но проспект здесь только один.
— Смотри, это Денька!
— Как ты их различаешь? Сейчас остановлюсь.
Денька покупает в ларьке воду. Как я отличаю? Да их невозможно спутать, они очень разные, просто похожи. А люди путают.
— Дениска!
— О, мам, а ты как тут?
— Обедать с Марконовым ездила. Ты кушал?
— Не успел, а потом купил булку, но…
— Вот, денежку возьми, купи покушать. Там дома супчик свежий, я сварила, покушаете.
— Ты как, мам?
— Ничего, блокаду уколола — пока жива.
Я обнимаю его, и он послушно наклоняет ко мне голову — запах его волос, такой родной и знакомый, и сопит он почти так, как в детстве.
— Ну, ты что, мам…
— А ничего. Люблю тебя очень. Ты и Матвею купи покушать, вот, забирай деньги, не голодайте там…
— А ты?
— А мне не надо уже, я пообедала. Бери, сыночек, ничего.
— Мам, ну ты не задерживайся — тебе доктор велел лежать и отдыхать.
— Ничего, сыночек. На том свете отдохну.
— Я пойду, а то Мэтт там…
— Ага, иди.
Мне хочется побыть с ним рядом еще — но у него своя жизнь.
— Ну, ты даешь, мать. — Марконов выруливает на проспект. — Тискаешь взрослого парня прямо на улице.
— Мой ребенок, хочу — и тискаю.
Марконов хмыкнул и умолк.
Нет, то, что я сделаю, — не из-за него. Не полностью из-за него, это уже просто последняя капля. Я много лет бреду босиком по камням зимой против ветра и просто больше не могу. А главное — больше уже и не надо. Я выполнила все, что должна была сделать, и за много лет не помню ни одного радостного или спокойного дня. Постоянный страх потерять работу, постоянно надо думать, где взять денег, постоянно их недостаточно, постоянно одна — везде, во всем. И Марконов. Нет, он не виноват, что не любит меня — разве можно за такое винить? Это все я сама. Но мне очень больно.
— Все, приехали. Люша, с тобой все в поряде?
— Ага. Езжай, Виталик, спасибо за обед и за то, что подвез.
— Созвонимся.
Да, конечно, созвонимся. Я улыбаюсь этой мысли — а было бы забавно провести телефонную связь оттуда.
— Ты мой самый лучший друг.
— Ты у меня тоже. Люша, все нормально, правда?
— Да все хорошо, Виталик. Это я так чего-то…
Не могу же я тебе сказать, что сейчас выйти из машины и закрыть за собой дверь — самое тяжелое дело. И не только потому, что блокада почти отошла и боль залила мне спину тяжелым раскаленным свинцом. Но еще и потому, что я хочу коснуться твоих волос, провести ладонями по твоим щекам, заросшим светлой щетиной, еще раз увидеть твои иронично прищуренные глаза, я хочу… Да мало ли, чего я хотела в жизни. А ничего не получила, только боль, тяготы и ношу, которая мне уже не по силам.
Я выхожу из машины и иду к аптеке — нужно купить таблеток, чтобы дойти до моста.
В Александровске есть огромный мост, сверху он железнодорожный, нижний ярус для автомобилей, пешеходов и самоубийц. Высотой метров двадцать, внизу плещется река, и если упасть с такой высоты, то умение плавать никого не спасает.
Таблетка действует медленно — но действует, и я осторожно продвигаюсь в сторону моста. Уже темнеет, хоть сейчас начало апреля, неважно — темнеет еще довольно рано. Я задержалась у нотариуса, потом с Марконовым, но мне так было надо, не бросаться же вниз прямо на глазах у сограждан, это дурной тон. Боль тянет меня к земле, и мне очень хочется встать на четвереньки, но это в любом случае неудачная идея. Давай, делай шаг, еще шаг — нечего отлынивать, хватит с тебя этого дерьма. На Капустинском кладбище найдется местечко и для меня, там и отдохну.