Говорят, что люди привыкают ко всему. Дроу, как оказалось, тоже.
Распорядок дня Каара здорово сменился. Раньше он выходил на улицу лишь один раз в сутки – на рассвете, когда все Падшие где-то прячутся. Он выносил недоеденные улитками куски фруктов и овощей, приносил им новые. Иногда проходил длинный путь до поселка, чтобы там взять у знакомой сердобольной женщины еды на несколько дней. Но Каар был отшельником, потому спешил убраться с города до того, как его жители проснуться.
Теперь же все проходило намного сложнее. Теперь Каару, помимо обычных дел, приходилось охотиться. Иногда на зверей в меронских лесах, но чаще – на горных козлов, которые прыгали по серым скалам. Второе было сложнее, но не требовало необходимости идти в меронские леса, где могли встретиться другие дроу.
К присутствию в его пещере спящего вампира Каар привык. Но вот к этим каждодневным охотам все никак не мог.
Постепенно вампир начинала просыпаться. Несколько часов в сутки она бодрствовала, тихо наблюдая за улитками и Кааром со своего угла. Она даже не поднималась. Только смотрела большими черными глазами. Зачастую это происходило ночью, что ничуть не удивляло дроу. Его улитки, от природы ночные животные, так же просыпались по ночам, хотя в пещерах день от ночи было не отличить.
- Чт… – голос вампирица подала впервые. И сразу же осеклась, закашлялась, схватившись за горло. Попытка говорить отозвалась болью где-то там, под плотной повязкой на шее. Она несколько раз попыталась продолжить говорить, но голосовые связки не слушались. Девушка качнулась, как будто движения могли помочь говорить. Ей приходилось учиться говорить заново. – Что… мне делать? – наконец, едва слышно прохрипела вампирица.
- А я почем знаю? – дроу пожал плечами и отвернулся, внимательно присматривался к улитке, ползающей по его руке. На мгновение ему стало совестно за этот хрип. Ведь он выхаживал ее, а тут такой промах… Внутренний голос напомнил, что перед ним вампир, и совесть затихла.
Каар рассчитывал на то, что вампир, как только ей станет лучше, улетит восвояси и дроу навсегда о ней забудет. Но взамен она задала этот нелепый вопрос. Как будто была не вампиром, а потерявшимся ребенком, который просит помощи у случайного встречного.
Трия подобрала под себя ноги и уткнулась носом в колени.
– Твоя жизнь – ты и решай. Ошейника на тебе нет, – добавил Каар.
Трия вздрогнула и схватилась рукой за горло, как будто только сейчас осознала этот простой факт. Привычной полоски стали на шее не было. Взгляд, на мгновение вспыхнувший непонятным светом, снова угас. Рука обессилено скатилась вниз и длинные пальцы, увенчанные черными когтями, зацепились за цепочку, на которой висел амулет. Трия опустила глаза, и мгновение смотрела на гексаграмму, прежде чем зажать ее в ладони.
- Можно… - хрип превращал обычный человеческий голос во что-то неприятное, царапающее сознание. Каар едва заметно поморщился. Слушать подобный голос было неприятно. Впрочем, такой голос вполне подходил вампиру, – мне остаться здесь?
Оставить вампира у себя – чистой воды безумие. Если она начнет охотиться на людей в ближайших деревнях – а ближайшие деревни находятся в меронских лесах, - ее наверняка выследят охотники. Или разорвут Падшие, если она сунется наружу. Что было бы очень приемлемым вариантом…
Каар погладил улитку по скользкой голове.
- Из круга не выходить.
Даже отшельники страдают от одиночества.
Глава 3
Много дней в подземной пещере ничего не менялось. В круг к Трие рисковали забираться одни только улитки, дроу предпочитал проводить свои дни в другом конце пещеры. Каар и вампир не разговаривали. Дроу опасался начинать разговор, как будто это могло угрожать его жизни, а сама девушка просто молчала, только все время хмурилась, как будто силилась что-то понять. И изредка стонала. Во сне. Когда сознание не покидало ее – она была тише воды, ниже травы.
Коротать дни в полумраке пещер было скучно, и Каар целыми горами приносил из поселка книги. Света от свечей, расставленных по периметру пещеры, едва хватало на то, чтобы видеть буквы. Дроу не мог долго читать, его глаза требовали отдыха. Но он продолжал бродить взглядом по строчкам, превозмогая жжение в глаза, полностью поглощенный сюжетом повествования.