— Открылась мне беда твоя, князь владетельный. Беда наследная, тайная.
И, если князь не только полунемой, но и не слишком догадливый, Эвике глазами стрельнула в глашатая. О личном вещать буду, посторонние уши тут как третий на брачном ложе.
Князь против третьего не возражал. Прошелестел-пролепетал что-то, а глашатай перевёл на доступное:
— У князя от толмача секретов нет. Какие могут быть секреты от собственного языка?
Эвике пожала плечами. Воля вопрошающего...
— Проклятье на тебе, князь: посмертное, наследное. Наложила его ещё до твоего рождения юная дева, что должна была стать женой твоего отца.
…вьётся дымок лёгкий, почти белый. Не дымок — дымка. Молодой медведь, точь-в-точь Беренхард, только ростом пониже да не такой заматеревший, возвращается из военного похода. Со славой, с добычей. От добычи отдельно сундуки приданого, что взял вместе с рукой девы, своей будущей княжны. Мнилось: как доберутся до дома, так свадьбу и сыграют. Вот прямо на следующий день и поженятся. К чему два пира собирать, когда можно один, но такой, чтоб о нём ещё годы песни слагали?!
Упёрлась матушка. Не по-людски это: с корабля под венец. Кто станет слагать те самые хвалебные песни, если к завтрашнему дню из гостей соберутся одни пастухи и охотники, что принесут к столу мясо и дичь? Да и на невесту посмотреть бы не мешало трезвым, материнским взором. Мало кого молодому князю подсунули на чужбине. Слава ратная — славой, а в делах брачных мальчишки всегда остаются мальчишками.
— Твой отец послушался матери, отложил свадьбу на полгода. Но кровь молодая, кипучая; требует своего. Тайно он стал жить со своей невестой как с женой, хоть она и была против.
…тучи застилают небо, застилают глаза. Скучные, серые. Как скучен и сер взор невесты-жены всякую ночь, как к ней в опочивальню входит её жених-муж. Она молчит. Одной, на чужбине, ей некому жаловаться. Замаранной неосвящённой страстью, ей не о чем говорить. Она штопает прорехи на своих многослойных одеяниях, и богатая ткань — единственная свидетельница и хранительница её безмолвных слёз.
— За месяц до свадьбы стало ясно: будущая княжна носит под сердцем ребёнка.
…хищной совой ухает-охает мать молодого князя: обманули ненаглядного, оскорбили, в жёны порченую девку дали! Прячет голову под крыло совёнок-князь: стыдно признаться, что не утерпел, что наследника до свадьбы заделал; поди докажи честным людям, что наследничек-то его. На все заверения честные люди — умные люди — такое понарасскажут о бабских хитростях: в матушке родной засомневаешься!
— Свадьбу отменили. Опороченную невесту сослали к дальним родичам князя, где в назначенный срок она разродилась младенцем: крепким, в отца, и сероглазым — в мать. Но заточение и горе сделали своё злое дело.
…волчицей мечется по перепачканным простыням роженица. Волчонком выгрызается изнутри боль. Волчонок и боль большие, волчица маленькая. Волчонок и боль громкие, на весь дом слышно, волчица последним дыханием рычит едва уловимое.
Рычит страшное. Проклятие, за которое она платит остатками своей жизни, скудным шансом на спасение.
— Как она была нема и не могла ни слова сказать в свою защиту, так и все дети молодого князя будут немы. А голоса их достанутся её сыну. Его первенцу. Которого она нарекла Аглераном, вороном-карой.
Тихо у алтаря. Поуспокоилась-попряталась живность. Скользит ветер над водой, не тревожит её. Ветер вверху, под грузными тучами, вода внизу, над сыпучей галькой. Союз их нынче бесплоден, нем.
Молчал князь Беренхард. Молчал глашатай князя, рогатина на медведя, ворованный голос для безгласного. Молчала Эвике. Она сказала всё, за что ей сегодня заплатили.
Долго молчали. Пока там, где раньше гремели колокола и бурлила полноводная река, не проскрипело тележное колесо:
— И как нам снять это проклятие?
Нам, заметила Эвике. Не князю. Словно глашатай впервые вспомнил, что он не только голос, но и человек.
— Проклятия, за которые уплачено жизнью, крепче прочих. Единственная плата за них — другая жизнь, но здесь платить уже некому. Не вас прокляли, не вам и искупать.
Князь поднялся не медведем из спячки — всем лесом, в котором спал тот медведь. Лепечет по-младенчески, а глаза страшные, бурые, налитые дурной кровью. К мечу потянулся. Эвике отступила к роще; чужие беды — не её заботы, она чужие беды видит-пересказывает каждый день, а среди юной древесной поросли и медведь не проломится, и рогатина застрянет.