Но он если и уловил мои эмоции, то предпочел их просто не заметить.
– Когда ж и не повалять дурака, как сейчас. Ответственейшая и важнейшая для судеб всего прогрессивного человечества операция завершена более чем успешно. Бог даст, еще несколько лет стабильности нам обеспечено, а что там дальше будет... Нет, налить по чарочке надо всенепременнейше да заодно и мнениями обменяться, уточнить кое-что, точки там над разными буквами расставить...
По-прежнему сохраняя каменное выражение лица, я слегка посторонился, когда Шульгин в обход моей спины проник к холодильнику, извлек из него покрытую инеем бутылку и резким движением большого пальца сбросил металлическую пробку.
– Ладно, за победу, штабс-капитан! – Шульгин мало что разлил пол-литровую бутылку водки за один прием в два граненных стакана, так и выцедил свой разом, медленно, но и не отрываясь, будто в жару апельсиновый сок. Меня аж передернуло от отвращения. Однако, чтобы не слишком уж обострять обстановку, я тоже пригубил свою посудину, сделал два маленьких глотка. Видимо, Александр Иванович уловил мое настроение.
– Что, парень, думаешь, с алкашом дело имеешь? С утра – и стаканами! Ужас какой-то... – усмешка его была не то чтобы двусмысленная, скорее – мудрая и грустная.
– А знаешь, что такое настоящий дзен? Это умение разлить четвертинку на два полных стакана. И – не выпить! Да ты не расстраивайся. Вот посмотри... – Он, потянувшись через стол, отстегнул с моего запястья браслет и надел его на руку себе.
– Водка – это что? Алкалоид и вообще яд. Значит, через N минут он из моего организма выведется полностью. Но сам процесс употребления – приятен. – И тут же посерьезнел. – У тебя, Игорь Викторович, чувствую претензии ко мне серьезнейшие имеются. Господин кореветтен-капитан, как я понимаю, до сих пор не окончательно врубился в ситуацию и предполагает, что с ним обошлись не совсем по джентельменски. Ведь так? Охотно приношу свои извинения, не упуская, однако возможности заметить, что на войне как на войне, война же – дело грязное по определению. И ни малейших этических норм я не нарушил. Обижаться же на то, что руководитель операции, генерал, кстати, по воинскому званию, не раскрыл офицеру, забрасываемому в тыл врага, весь стратегический план, ограничившись лишь необходимым минимумом, я считаю – неуместно. Или в вооруженных силах вашего Отечества иные понятия? Тогда – еще раз миль пардон!
Произнесенная с благодушной усмешкой, но по сути довольно резкая отповедь меня несколько образумила. Да ведь и в самом деле – я просто забыл в суматохе дней о своем истинном статусе. Это я там, у себя, даже, даже оказываясь в больших штабах, в обществе многозвездных генералов, ощущал себя независимым корреспондентом солидных информационных агентств, никому не подчиненным и лишь в самой малой степени ограниченным рамками естественной субординации, а здесь-то...
Меня подвела психология. Я слишком всерьез отнесся к нашим непринужденно-дружеским отношениям, как они сложились с первых дней знакомства с Шульгиным, и с Новиковым. И забыл о вроде бы вскользь сказанных словах о генералах, офицерах и кандидатах в рыцари.
Осталось только с достоинством наклонить голову, словно бы принимая извинения. Шульгин, похоже, тоже счел инцидент исчерпанным.
– Конечно, жаль, что не удалось выдернуть тебя раньше. После гибели Рейли операция утратила смысл. Однако если бы хоть Ванда уцелела... Мы еще кое-что могли бы подправить... Да что теперь говорить. Я оказался слишком занят в другом месте, чтобы следить за вами непрерывно. Думал, Сидней не такой дурак, чтобы бездарно подставиться под выстрел...
– Вы его знаете? – по-глупому спросил я.
– Кто же не знает старика Рейли? Звезда британской разведки, главнейший спец по русским делам. Нынешний Джеймс Бонд можно сказать. Но и на старуху бывает... Вон его старший коллега Лоуренс куда круче был, а банально на мотоцикле убился, на пустой сельской дороге... Не сейчас, правда, но это неважно...
Я читал о полковнике Лоуренсе, герое африканских войн прошлого века но о Сиднее Рейли в тех книгах не упоминалось, кажется.
Шульгин оборвал себя на полуслове, будто ему показалось, что он сказал лишнее.
– Давай-ка, Игорь Викторович, одевайся, и поедем. А выпить тебе все-таки надо. Чтобы прийти в адекватное обстановке состояние. – Он непринужденно отлил из моего стакана половину в свой, после чего буквально вставил мне его в руку.
– Давай. Залпом. Это я пью исключительно ради процесса, поскольку к состоянию опьянения испытываю стойкую неприязнь, а тебе нужно... – подчинясь его взгляду, я выпил водку, которая оказалось действительно приятной на вкус и ударила в голову тепло и мягко.
И вдруг впервые после пробуждения я осознал, что за окнами больше не гремят выстрелы.
– Так как, Александр Иванович, все кончилось что ли?
– А я о чем? Кончилось. Победа как бы. Однако иди в гардеробную, приоденься. Ехать надо...
В той комнате, которую Шульгин назвал гардеробной, действительно висели на плечиках десятки костюмов, военных и штатских, принадлежавших, как я понял, к разным эпохам здешнего мира и очень мало соотносящихся тем, что носят у нас. За проведенную здесь неделю научится автоматически выбирать одежду по ситуации я не успел.
– А что надевать-то? – спросил я. – И отчего вдруг так вы заторопись? Раз уж победа, так почему не поговорить спокойно, обменяться мнениями? Уютно здесь у вас, особенно при такой погоде за бортом...
– Куда уютнее, – смутно улыбнулся Шульгин. – Моя б воля, век тут жил, тем более что истинных прелестей означенного жилища ты и не знаешь пока... Только сдается мне, тебя уже повело, парень. Вы там у себя в аркадиях Золотого века уже и водку пить разучились?
Той частью сознания, которая оставалась трезвой, я с ним согласился. Действительно, натощак выпитые двести граммов водки возбудили во мне желание покоя и долгого, тихого общения у камина, начищенную медную решетку которого я заметил в одной из дальних комнат.
– Однако в этой квартире сверх крайне необходимого времени оставаться не следует. Возьми вот это, – Шульгин указал на коричневато-зеленый костюм-тройку, оказавшийся на удивление моего размера.