– Что ты так озабочен, Игорь? – спросила Алла, уловив мою депрессию. – По-моему, все очень даже неплохо. Интересно. Я пока обратно не рвусь. А ты?
– Ей Богу не знаю. Смутно все как-то. Непривычно. Даже выразить не могу, но... Знаю, что нет особых причин тосковать, но сосет что-то... Депрессия. А может, уехать нам куда-нибудь, отдохнуть, тогда и полегчает?..
Алла презрительно вскинула голову. Такое с ней тоже бывало не раз. Не попал я ей в тон.
– Может, ты просто ревнуешь: как только мне становится хорошо, у тебя портится настроение.
Не хватало мне сейчас еще семейной сцены. А я знал, что одно неосторожное слово – и Алла может раскрутиться по полной программе. Просто так. Или потому, что интуиция у нее почище моей? Каким-то образом догадывается о Людмиле?
А ведь про нее почти уже забыл. Ну, было что-то, а может быть и не было. Конфабуляция, плод контузии. Мелькнула какая-то мысль, что интересно было б с этой дамочкой вплотную пообщаться, вот и привиделось в бреду. Так, пожалуй, к этому и надо относиться... Не забывая русскую поговорку: «Быль молодцу не в укор».
К счастью, прием здесь был организован по вполне европейским стандартам. Скользили по залу официанты с подносами, уставленными бокалами и рюмками, на столиках теснились тарелки, блюдца и розетки с холодными закусками, и гости перемещались парами и в одиночку, сходясь, чтобы обменяться парой фраз, или задерживаясь для более существенного разговора.
Вот и к нам вовремя, словно почувствовав, что назревает конфликт, подошел Новиков под руку с супругой. Я не видел их с самого прощания в форте и сейчас искренне обрадовался. Под мягким взглядом Ирины даже Алла мгновенно успокоилась.
Я приложился губами к руке женщины, на которую да сих пор не мог смотреть без замирания сердца. Причем без всякой сексуальной подоплеки. Просто так. И вдруг моя депрессия удивительным образом прошла. Наверное, правы были средневековые рыцари, изобретя понятие «дамы сердца». Не вкладывая в это понятие ничего телесного, исключительно возвышенное обожание...
Я испугался, что Алла опять догадается о моих чувствах, но, к счастью она отвлеклась на что-то другое. Или просто уже успела привыкнуть, не видя в том греха...
– Я слышала о ваших делах, Игорь, – ласково улыбнулась Ирина, – рада, что все так удачно обошлось... Простите наших «гвардейцев», они конечно, на ваш взгляд, несколько грубоваты, но ведь не со зла...
Какая тонко чувствующая женщина. Если бы она начала говорить о признании моих боевых заслуг – не знаю! А здесь все сказано с таким тактом и сочувствием... Был бы сейчас здесь XIV век, с каким бы удовольствием я упал бы перед ней на одно колено... А так пришлось ограничиться только легким полупоклоном. Даже руку поцеловать еще раз я постеснялся.
Еще чуть позже Алла подвела меня к молоденькой даме в жемчужно-сером узком платье, с распущенными бледно-золотистыми волосами и удивительно яркими глазами.
– Познакомься, Игорь, Анна Шульгина, жена Александра Ивановича...
Вот тут я поразился окончательно. У беспощадного прагматика и веселого циника Шульгина – такая жена? Что-то я здесь совершенно не понимаю...
Потом меня отозвал в сторонку Новиков.
– Пока время есть, поскольку товарищ Троцкий задерживается, пойдем в укромном месте парой слов перебросимся.
В небольшой комнатке где-то в глубине дома, на антресолях второго этажа, мы с ним оказались вдвоем, хотя я по привычке уже ждал очередного симпозиума с участием руководящего состава «Братства». Это и к лучшему. Устал я от непредсказуемых встреч и дискуссий с представителями всех социальных слоев и групп.
А здесь уютно, тихо, лампа под зеленым шелковым абажуром, окно в глубокой полукруглой нише, за стеклами темно, неизменная бутылка какого-то коллекционного портвейна, в общем полная конфиденция.
Тем более что пора было расставлять очередные точки... И желательно раньше, чем Андрей Дмитриевич начнет следующий цикл перманентной идеологической обработки. Потому как за оказанную мне услугу я, считай, расплатился уже сполна и дальше имею полное право держаться с ним на равных. В таком приблизительно духе я и выразился.
– Справедливо, – кивнул Новиков. – Тем более что ты никогда и не рассматривал наши отношения в подобном разрезе. С первого и до последнего момента ты был абсолютно свободен в своих делах. Я говорил. И сейчас говорю то же самое. Можешь уехать в любой момент. В Харьков, в Париж, обратно в форт. Только сначала давай до конца объяснимся. А то так и останешься в недоумениях...
Портвейн был удивительно густ и ароматен, пить его хотелось именно так, как задумывали создатели, – маленькими глотками, наслаждаясь букетом, в сопровождении неспешной беседы.
– ... Это, конечно, несколько в духе старинных романов, такое вот подведение итогов, но, думаю, семантически оправдано, – сказал Новиков, поправляя заметно мешающий ему галстук-бабочку. – Чтобы сразу все прояснить и избежать недомолвок и ненужных догадок. Я ведь тоже, наравне с тобой, оказался здесь довольно посторонним человеком. И включался в ситуацию прямо с колес. За год тут многое успело измениться. Мне проще тоже было бы постоять в сторонке, мол, ребята начали игру, пусть сами и заканчивают...
– О какой игре ты говоришь? Шульгин мне говорил, что операция по ликвидации заговора была тщательно спланирована и подготовлена. Настолько тщательно, что показалась лично мне очень похожей на провокацию...
– Не судите, да не судимы будете. Многое они успели сделать, и притом неплохо, но кое-где крупно просчитались. Очень трудно, скажу тебе, работать в обществе, о психологии которого имеешь весьма приблизительное представление...
– А как же?.. – начал я и тут же осекся. Все верно, я ведь и сам оказался в аналогичном положении. Разница в шестьдесят и даже сто лет кажется небольшой, ты воображаешь, что все тебе в людях из прошлого (или из параллельного мира) понятно, ты ведь читал их книги, смотрел фильмы, более того, застал в живых современников этого мира. Своего деда, допустим, или как я того старика архитектора в вагоне... А ведь на самом деле... Даже собственного деда подчас очень трудно понять, вы словно говорите на разных языках, а он ведь уже адаптирован, прожил значительную часть жизни одновременно с тобой, изменился соответственно. А мы оказались в обществе своих прадедов, в их, так сказать, исходном качестве. То же самое, разумеется, вынужден чувствовать и Новиков, тем более проживший год еще и в моем мире.