— Филлиду Александр Македонский вывез из Индии. Женился, забросил государственные дела. Обеспокоенные сановники попросили Аристотеля образумить царя. Но Филлида была так прекрасна, что Аристотель, забыв обо всем на свете, стал домогаться ее. Рассказывают, якобы Филлида потребовала, чтобы мудрец встал на четвереньки и прокатил ее на своей спине. И великий Аристотель встал на четвереньки, даже заржал, чтобы больше походить на лошадь. Застигнутый врасплох Александром Македонским, он воскликнул: «Если женщина способна довести до такого безумия человека моего возраста и мудрости, насколько более опасна она для юношей!»
— Понимаю. Мудрецы предпочитают прямохождение…
Нет, я не был на ее свадьбе, хотя и получил приглашение. Ни один человек не в силах вынести этого.
С тех пор она ни разу не приезжала, хотя поводов для посещения было больше чем достаточно. Ведь она по-прежнему работала в конструкторском бюро при радиохимической лаборатории, входящей в наше ведомство. В свое время я сам определил ее туда. В конце концов, она могла бы приехать запросто, как делала раньше, до замужества. И никто не увидел бы в таком посещении ничего особенного. Но тогда ее мужу я показался слишком молодым, и он запретил ей наведываться ко мне. Эгоизм. А может быть, он по-своему и прав. Еще неизвестно, как бы поступил я на его месте! Я знал этого молодого человека, хотя никогда и не предполагал, что он станет избранником Марины. Он работал в том же конструкторском бюро. Белокурый красавец с огненным взглядом. Волевое, несколько хищное лицо. Такие нравятся женщинам.
Позже, совершенно случайно, узнал: у них родился ребенок — Марина-маленькая. Можно было бы поздравить, прислать цветы. Но я не сделал этого. Зачем хотя бы мимоходом вторгаться в чужую жизнь? Но горечь осталась. Как я слышал, муж Марины продолжал ревновать ее ко мне. В науке ему не повезло. А доктор физико-математических наук, профессор даже в возрасте остается опасным соперником.
Странно: я никогда не думал, что настанет такой день, когда я сделаюсь для Марины чужим. И когда она ушла, стала так неожиданно для меня женой другого, я вдруг ощутил пустоту вокруг. Все как-то потеряло смысл. Я ее любил, но не подозревал, что она занимает так много места в моей неустроенной жизни. И самое удивительное: чем дальше уходила Марина от меня, тем сильнее я тосковал по ней. Это было как болезнь. Теперь можно сознаться себе: я всегда был слишком самонадеян, считал, что мир принадлежит мне, и не сомневался в том, что рано или поздно Марина станет моей. Иной исход как-то и не мыслился. Я был авторитетом для нее, покровителем, наследником трудов ее отца, делал успехи в науке. Может быть, я относился к этой девчонке даже несколько снисходительно. И это было понятно. Сперва я не оценил всю глубину своего несчастья: было просто уязвленное самолюбие. Мне все казалось, что она вот-вот вернется. А затем навалилось то самое: тоскливое отчаяние, постоянное ощущение беды, неуверенности в самом себе. Люди стали раздражать меня — первый признак болезни. Я искал полного уединения и находил его или в своей пустынной квартире, или же в кабинете, куда запретил заходить даже по делам. Никто не подозревал об этой немой драме. Лишь директор института Цапкин словно о чем-то догадывался, пытался отвлечь меня, посылал в заграничные командировки. Но я не был благодарен ему. Я оберегал свое дикое одиночество и погружался в него с какой-то злой радостью. Все тот же Цапкин дудел в уши:
— Жениться тебе, брат, надо. Семья — привязка к жизни. Жить для человечества и науки скучновато. Да человечество и не требует от тебя такой отрешенности от всех радостей. Вот раньше на Руси попы в обязательном порядке женились — чтобы, значит, не блудить и не вводить в смущение прихожанок. Смысл был. Да и неприлично в твоем возрасте холостым. Черт знает что подумать могут. Шокируешь сотрудников.
— Я же не поп.
— Ты жрец храма науки. Я бы на твоем месте такую жрицу отхватил…
Цапкин твердо решил женить меня. В компанию включилась его жена Софья Владимировна, женщина молодая, энергичная. Я стал завсегдатаем на всех семейных вечерах Цапкиных. Софья Владимировна не без тайного умысла приглашала сюда своих незамужних подруг, заговорщически подмигивала мне.
Из затеи ничего не вышло. Подруги Софьи Владимировны, существа с узким мещанским кругозором, болтливые, нахальные, вызывали во мне отвращение. Я не осуждал их. Просто они были мне неинтересны. Но в этом кругу куриный ум считался чуть ли не доблестью, и придурком почему-то считали меня. Именно ко мне относились словно к какому-то неполноценному, который, дескать, витает в своих научных сферах, ни черта не разбирается ни в мебели, ни в легковых машинах, получает большую зарплату, а приодеться по-настоящему не хватает сообразительности. Взять бы такого карася в умелые руки…