Не Бочаров создал технику регулирования. Однако ему нельзя отказать в изобретательности, в оригинальности мышления. Он придумал свою систему регулирования с программированием давления, и она прочно вошла в наш быт. Одна из его работ посвящена анализу релейной системы регулирования. За исследование он получил степень. Остроумное устройство, аккумулирующее энергию с помощью пружинного двигателя, принадлежит опять-таки ему, хотя все об этом как-то забыли. У меня свой конек: колебания мощности нейтронных источников, сервомеханика.
Каждый из нас чем-нибудь да осчастливил науку. И все-таки налицо рядовые дела, свидетельствующие скорее о хитроумности, нежели о глубоком осмыслении процессов. Я не знаю, что там в голове у Бочарова. Может быть, он замышляет заняться разработкой научно-технических основ регулирования и тем самым завоевать мировое признание?..
Как бы там ни было, но со своей эрудицией и глубокими познаниями он стал в тупик перед необычным заданием Подымахова. Обошел Вишняков, которого и взяли так, «на всякий случай», ценя рационализаторские способности. А по сути Вишняков трудится совсем в другой области. Ардашин вообще не подает признаков жизни. В школьном возрасте, как я слышал, он завоевывал первенство на математических олимпиадах, решил какую-то очень сложную задачу, с ним носились… Сын известного математика Ардашина, Олег, казалось бы, унаследовал необыкновенные способности, стал феноменом. Но после смерти отца с Олегом произошла странная перемена: он отупел. И даже рядовые расчеты производит с ошибками. И я каждый раз убеждаюсь, что и в физике и в математике он — посредственность. Словно что-то оборвалось у него внутри. Может быть, очень сильно любил отца?
— Гениальным поэтам было хорошо, — говорит Ардашин, — их воспитывали няни. А какой прок будущему физику от няни? Современная няня должна в совершенстве владеть математическим аппаратом, тогда прок будет.
8
Вероятностный закон действует. События скопились в одной временно́й точке самым непостижимым образом. Наша «думающая группа» самопроизвольно распалась.
Началось с Вишнякова: Подымахов отправил его на два месяца в стационар — нервное истощение! Вишняков слабо протестовал, но институтский врач был неумолим. Вера жаловалась: ночью встает, бормочет, стоит как столб, а потом со всего размаха падает на пол.
Заработался Вишняков…
Меня и Подымахова вызвали в Москву. Третий день заседаем. Конференция. Много иностранных гостей.
Слушаю рассеянно. Решаются мировые проблемы, а я в глубокой тревоге за Вишнякова. Виноват во всем я. Недоглядел. А вернее, смотрел сквозь пальцы. Разве мог предполагать, что у этого здоровяка такая тонкая, уязвимая нервная организация? Мог, мог… Знал. Человек не счетная машина.
Подымахов — отчужденный, далекий. Расчеты были близки к завершению — и вот сюрприз!
Но вероятностный закон продолжает действовать. В перерыв зовут к телефону. Узнаю голос Ардашина. Несчастье! У Бочарова умер отец, телеграммой вызывают на похороны. Сегодня улетает…
В Сибирь… Сперва нужно добраться до Читы, а потом в пятидесятиградусный мороз куда-то в самый глухой уголок нашей планеты.
Остался один Ардашин. Спрашивает, что делать.
Цапкин привычно лезет в президиум, хотя его и не выкликали. У корректных ученых мужей не хватает духу прогнать этого нахала. Подымахов тоже в президиуме. На Цапкина не смотрит.
— Зачем в президиум забрался? — спрашиваю Цапкина во время перерыва. Он посмеивается:
— У меня дерзкое отношение к жизни. Ведь я этих старичков знаю как облупленных. Они из своей глупой щепетильности даже таракана терпеть рядом будут. Не объявлять же на весь зал: Цапкин, гоу хоум! А из киножурнала тоже вырезать невозможно: сижу чуть ли не в обнимку с американским ученым.
— А зачем тебе все это?
— Подурачиться и позлить Подымахова хочется напоследок. Царь должен сидеть на троне до тех пор, пока ему не дадут пинка. Я ведь все-таки директор научно-исследовательского института и считаю бестактностью с их стороны, что не избрали меня в президиум. Вот когда выпрут, тогда другое дело. Я представляю институт, а не Подымахов! Понял?
— Понял.
— Учись, старина, пригодится. Вот когда откомандируют меня в советские ковбои, в смысле — в пастухи, будет что вспомнить…