Жду, с какой стороны обрушится слава. Проходят томительные дни, недели, но в печати — ни звука. Может быть, «пульса» в самом деле не существует? Может быть, Ньютоны и Коперники в наше время невозможны?
Самым близким человеком стал для меня Арсений Петрович Подымахов. Мы заняты по горло, но все же иногда урываем полчасика, сидим, говорим о вещах, не имеющих отношения к работе. Оказывается, у Арсения Петровича два сына: одному под сорок, другому тридцать восемь. Первый — художник, второй — офицер. Жена умерла лет двадцать тому назад. Так и не женился второй раз. «Замотала наука». Мы никогда не вспоминаем Цапкина и Храпченко. Мошки есть мошки. Они мешали нашему делу, путались в ногах — и Подымахов вымел их.
— Силы стали не те, — говорит он. — Я, бывало, мог неделями шастать по тайге. Помню, припасли тридцать килограммов дроби, двадцать — пороха, в проводники взяли «братского»…
Он вспоминает годы молодости, гражданскую войну, своего знаменитого комиссара Кравченко, под началом которого служил тогда. И я вдруг спохватываюсь: Арсению Петровичу семьдесят лет! Да, да, для него все позади. Тогда мир был полон красок. Тогда все полыхало: и зелень тайги, и знамена, и кавалерийские шашки, и растрепанные гривы коней. В словах тоска о тех днях, которые не вернутся никогда. А ведь, наверное, и тогда были свои храпченки и цапкины, только они дрожали под взмахом сабли карающего класса и не произносили наглых сентенций.
Но так думаю только я, приписываю старику совсем ему не свойственное: для него мир по-прежнему ярок и так же, как в первые годы Советской власти и в годы первых пятилеток, наполнен боевой романтикой. Ведь все, что творилось и совершилось, все, что совершается и будет совершено, — наш единый жизненный процесс. У каждого времени своя окраска — только и всего. Основная сила нашей стройки — молодежь, «комсомолята». Признаться, я как-то не придавал значения этому факту. Ведь повсюду на стройках молодежь. У них там свое: кто-то отвечает за воспитание коллектива, кто-то наставляет, кто-то разбирает конфликты. Ведь каждый отвечает за порученное дело, установилась как бы строгая «специализация». Я, например, отвечаю за научную работу и несу в себе сознание партийной ответственности за нее.
Однажды Подымахов сказал мне:
— Сегодня у монтажников комсомольское собрание.
Я пожал плечами. Мне-то какое дело? Мало ли бывает всяких собраний и заседаний!..
— Нужно быть.
— Мне?
— И вам и мне.
— Но ведь монтажники — не мой участок.
Он насупился. Потом спросил с плохо скрытой иронией:
— Ну, а на своем участке вы бываете на комсомольских собраниях?
— Раза два присутствовал. Тут от производственных совещаний голова кругом идет…
— Присутствовал… — повторил он, будто взвешивая на ладони это пустое слово. — Отсутствие всякого присутствия, как говорили в старину чиновники.
И, наливаясь неподдельным гневом, добавил:
— Быть, а не присутствовать! Работать. Ленин находил время для работы с молодежью, а Коростылев — сверхзанятый человек. Он, видите ли, несет ответственность за науку. Я советую вам, Коростылев, почитать стихи Маяковского: есть у него такое, называется «Гимн ученому». Очень хорошо там сказано про ученого, отгородившегося от жизни. «Зато он может ежесекундно извлекать квадратный корень…»
Головомойка продолжалась с полчаса. В конце концов я поплелся за Арсением Петровичем к монтажникам. Думалось: блажит старик — положено идти в гущу, вот и идет. Но все обернулось для меня весьма неожиданной стороной. Собрание проходило на «территории», в главном зале. Мы немного запоздали. Да, возможно, нас здесь и не ждали вовсе. Парни и девчушки говорили о том, что давно пора объявить стройку комсомольской и что такое звание ко многому обязывает. «Ну что ж, может быть, в этом есть резон…» — рассеянно думал я. А в общем-то все, что говорили пылкие ораторы, шло как-то мимо меня. И тут я по инерции продолжал размышлять о своей заоблачной теории. Но вот кто-то назвал мое имя. В связи с чем? Ах, вон оно что: товарищ Коростылев отгородил институт каменной стеной от молодежи, занятой на стройке. Несмотря на неоднократные просьбы комсомольцев стройки, сотрудники института не провели ни одной научно-популярной лекции. Только холодным равнодушием можно объяснить подобное отношение. Парадоксально, но факт: институт находится в трех шагах от стройки, но комсомольцам до сих пор не удалось установить контакт с молодыми учеными; а именно они в первую голову обязаны взять шефство над монтажниками. Видел ли кто-нибудь когда-нибудь товарища Коростылева в общежитии рабочих? Не было такого. А вот товарищ Подымахов, как известно занятый по горло, находит время и для популярных лекций, и для общения с молодежью, знает, кто готовится на дневной, кто на заочный, хлопочет за каждого.