Изо дня в день вот уже два месяца гоняем установку. Заменили партию выгоревших твэлов. Все идет строго по программе.
И неожиданно — тревога! Мигают лампы, надрываются звонки. Бледные лица.
Ничего страшного, непоправимого не случилось: вышел из строя дизельный генератор. Таких генераторов несколько. Каждый соединен с двумя насосами и их вспомогательными контурами.
И все же авария серьезная: значительно сократился поток теплоносителя через активную зону.
Специалисты поставлены на ноги. Через несколько часов генератор отремонтирован, все входит в норму. Вот вам результат спешки. Могло случиться худшее. Отделались, можно сказать, легким испугом.
Маленькая неловкость: авария произошла в то самое время, когда нас посетили высокие гости из Академии наук.
Федор Федорович бросает на меня испепеляющие взгляды. Когда остаемся вдвоем, говорит:
— Подвели вы меня под монастырь. Всех академиков напугали до полусмерти. И нужно же именно сегодня… Придется писать объяснение.
— Зачем?
Он насупил белесые брови.
— Вы, мой дорогой друг, невозможный человек. Зачем, зачем? А затем — потребуют расследования. Придется к объяснительной прикладывать акт. Если бы не было высоких гостей, тогда бы авария выглядела рядовым эпизодом.
— Ну, а я-то тут при чем?
— Здравствуйте! Вы в ответе за все. И кроме того, во время вашего дежурства.
— Вы, Федор Федорович, оказывается, верите в бога динамо.
— Ни в какого бога я не верю. Но ведь канитель, канитель.
— А вы ее не заводите. Пошлите всех к чертовой бабане — и дело с концом. Что вам терять? Вы же лауреат и, кроме того, умный человек… Рассуждайте логически…
Но логика почему-то на этот раз изменяет Федору Федоровичу. Он лепечет что-то о моральной ответственности, о том, что я мало проявлял энтузиазма. Хотя бы для проформы придется все обсудить на производственном совещании в присутствии членов всех комиссий.
— Что обсудить?
Он набивает рот миндалем.
Обсуждать, собственно, нечего. Никакой волшебник не мог бы предсказать, что случится с генератором через два месяца. Но, вместо того чтобы продолжать испытания, мы заседаем. Члены комиссий чувствуют себя неважно. Всем ясно: попусту тратим дорогое время.
И тут на первый план выступает Цапкин:
— Халатное отношение… не обеспечил… увлекся показухой… вместо того чтобы мобилизовать, демобилизовал…
Грохочет старая мельница:
— Привлечь к ответственности… отстранить… поручить достойному…
«Попугайчики», просочившиеся в комиссии, поддакивают, одобрительно кивают головами. Один Федор Федорович помалкивает.
— Ну вот что, хватит! — говорю я. — Цапкин совершенно прав. Перевоспитываться не буду. Некогда. Основные испытания проведены. Мне в самом деле нечего тут тереться — пора в институт. Пусть испытания завершит достойный. Что же касается вашего покорного слуги, то меня нужно судить не за аварию, а за присвоение власти. Я ведь никакими приказами не проведен. По собственной инициативе подменил больного Федора Федоровича. Ну и зажал всех, погнался за показухой. Результат налицо.
Дранкин ерзает на стуле. Наконец, откашлявшись, говорит:
— Я с вами абсолютно солидарен, мой дорогой друг. Вы сделали свое дело — и вам пора возвращаться в институт. Но ведь не исключено, что и впредь я могу приболеть. Старость. Стабильность организма нарушена. Кого бы вы порекомендовали вместо себя?
Тру лоб.
— Проведите приказом ну хотя бы Цапкина. Он ведь зачинатель, стоял у кормила или ветрила.
— Это несерьезно. Цапкин в штате не состоит. Он прикомандированный.
— Почему же несерьезно?
Щеки Дранкина розовеют.
— Мы решаем важный вопрос.
— Я вопрос не поднимал — и умываю руки. Заниматься испытаниями не буду. Это мое последнее слово.
Дранкин невозмутим.
— Добро. Ищите себе достойного заместителя. Цапкин исключается. Не найдете — сами найдем. Незаменимых людей нет.
— А кем бы вы заменили Менделеева или Эйнштейна?
— Вы — далеко не Менделеев и не Эйнштейн. Нужно быть скромнее, товарищ Коростылев, ждать, пока вас оценят другие. Авария остается фактом. Испортили нам всю обедню…
«Подвел под монастырь», «испортил обедню» — откуда вся эта поповщина? Мистерия, богослужение… Въелось, каленым железом не вытравить.
— Ну хорошо. Вот что, товарищи. Довести успешно испытания до конца может только Бочаров…
Бочаров делает протестующий жест.
— Именно он. Кроме того, предлагаю ввести в одну из комиссий Феофанову.