4.
"Юрий Ефремович, не хотите искупаться? - Саша, тот самый белобрысый староста, а теперь их студенческий бригадир, вытирал пот с лица грязным полотенцем. Трактор утюжил силос в яме, куда его собирали вилами студенты после подходящих со всех сторон прицепов-самосвалов. Шесть вечера, конец рабочего дня. Солнце садилось за кокетливые лесистые точечные холмы среди бескрайних полей. Эта отличительная черта Приамурья придавала пейзажу какой-то празднично-библейский вид. Так и казалось, что сейчас в ручье Юрий увидит купальщиков, а издалека появится святая величественная фигура Спасителя... Впрочем, действительно было жарко, как редко бывает здесь в сентябре. Как бы иллюстрация к вчерашней лекции об истории ЕАО, имеющей, по мнению общества "Знание", украинский климат и самые благодатные на Дальнем Востоке почвы. Всё для евреев, всё для их блага под солнцем родной советской страны... Идти в духоту и тесноту их казармы на окраине села не хотелось. Но и при мысли о купании в ледяном ручье, где Юрий умывался и делал зарядку и с этим же Сашей по утрам, заломило руки и ноги. Но не принять вызов, да ещё студента! Они пошли к зарослям. Как всегда, когда человек здесь отдалялся от продуваемого пространства, налетели комары, прокусывающие даже териленовый плащ. Как можно раздеваться в воздухе, наполовину состоящем из этих наcекомых? - подумал Юрий. Но кто-то уже посмел. Саша вдруг коснулся руки Юрия, прошептал что-то и замер, не сводя глаз от запруды за кустами, где глубина позволяла окунуться в воду. В каких-то десяти шагах от них на песке раздевалась женщина. Медленно и величественно, словно она знала, что кто-то ею любуется, она сняла с себя одежду и двинулась к блестящей на закатном солнце синей воде, отражавшей пожелтевшие яркие кусты. На этом праздничном фоне блестело белое стройное тело, которое внезапно странно подёрнулось дымкой и потемнело. Нежная спина вдруг стала какой-то серой и мохнатой. С коротким взвизгом несчастная гибко заломила руки, замахала ими во все стороны и с воплем бросилась в воду, вскричав ещё звонче от ледяной воды. Над ручьём заклубился серый пар. Девушка кричала, ныряла, захлёбывалась и снова погружала в воду голову. Она явно тонула в этом по пояс водоёме. Юрий решительно бросился вперёд - человеку нужна помощь! Саша остался на месте, растерянно глядя из кустов. "Что с вами? - крикнул Юрий, вбегая на берег и ещё не понимая, что это за пар или дым стелется над снова появившейся над водой головой, над открытым ртом, которому словно не хватало воздуха. Он прямо в туфлях шагнул в воду, подхватил девушку под мышки, потом поднял на руки и понес к её одежде, чувствуя, что и сам задыхается от слепящих, лезущих в глаза, нос, рот и лёгкие насекомых. Комары теперь жадно облепили обоих. Юрий поспешно накрыл голову Инги Савельевой рубашкой, яростно стегая её со всех сторон полотенцем, чтобы спасти от звенящей серой тучи. Она, начала неистово кашлять, содрогаясь всем своим скользким холодным телом в его руках, одновременно лихорадочно пытаясь вслепую надеть поданный ей лифчик, путаясь в бретельках. Юрий сам надел его на неё правильно, потом сам же натянул ей трусики и брюки. Только после этого она, прокашлявшись, решилась приоткрыть лицо и посмотреть, кто это спас её и теперь так смело и умело одевает. Увидев Юрия, она вскрикнула, отпрянула было, но потом расцвела счастливой улыбкой и бросилась к нему на шею, впившись губами в губы, не обращая внимания на то, что её тело и его лицо снова стали мохнатыми и серыми. Он почти насильно натянул на неё рубашку и блузку, потом свитер и неизменную совхозную стёганку. Она с хохотом стегнула его полотенцем по лицу. Отмахиваясь этим полотенцем и стирая с лиц присосавшихся комаров, они, наконец, выбежали на пригорок, где ветер тотчас разогнал серую тучу. Только теперь Инга пришла в себя и покраснела, осознав, что там, в чаще, происходило. "Спасибо, - сжала она его ладонь крепкими ледяными пальцами. - Вы просто спасли меня. Я думала, что утону, - она начала истерически хохотать. - Представляете, вода, как лёд, а комары не дают поднять из воды голову и вдохнуть воздуха. Чувствую, что кончается моя молодая жизнь... И тут некто сильный и смелый меня выносит на берег. Только я собираюсь его поблагодарить, как он начинает меня бить по чём попало... Вы садист, Юрий Ефремович?" "Я просто растерялся... Уверяю вас. Я вовсе не собрался..." "А жаль. Было так приятно. Как у нас дома в бане. Я вам как-нибудь обязательно отомщу тем же. Я вас так отхлестаю веником! А вы меня... Вам хочется меня отхлестать веником?" "Ей-богу, у меня и в мыслях не было..." "Теперь будет, - успокоила она его и себя. - Теперь вы ни о чём больше и думать не сумеете, кроме как об Инге Савельевой под вашим веником... Вот увидите! Я ведь вам там, пока вы меня спасали понравилась? Часто вам приходилось видеть такое тело?" "Честно говоря, без комаров оно было бы привлекательнее." "Естественно. И вы в этом убедитесь! - лихорадочно хохотала она, прижимаясь к нему и всё ещё дрожа. - Я это знала с той минуты, как только вы вошли в аудиторию. И вы... знали с того момента, как увидели меня, правильно? Я же женщина, меня рассеянный, вроде бы на всех сразу, взгляд не обманет." Они уже были около казармы, где квартировали студентки. Юрий бегло сжал тотчас метнувшуюся к нему холодную ладонь Инги. Она вбежала на высокое крыльцо и послала ему воздушный поцелуй. Ошеломлённый и сконфуженный, уверенный, что студенты уже обсуждают сцену, которую видел бригадир, Юрий поднялся в духоту своего дома на еврейской земле... Спасаясь от комаров, здесь держали закупоренными окна, напускали в воздух "дэту" - аэрозоль, выпрошенный у соседей-танкистов. Саша тихо спросил: "С Ингой всё в порядке?" "А ты что, не видел?" "Что вы! Я сразу ушёл, как вы к ней бросились. Зачем смущать девушку? Так что с ней случилось?" "Комары облепили её, загнали в ледяную воду и не давали вынырнуть и вдохнуть воздуха. Она стала просто захлёбываться." "Меня там не было, - тихо сказал староста. - Я ничего не видел. Можете не беспокоиться. НО вами я горжусь. Я бы не решился... А комарьё здесь действительно какое-то неестественно свирепое. Если бы я был Гитлером, вдруг добавил он, пристально глядя на Юрия, - я бы тоже евреям отдал именно эти края. С этими комарами..." "И не жалко было бы?" - прищурился Юрий. "Евреев? Что вы, я как раз отношу себя к юдофилам, - ответил Саша. Как-то прочёл "Семью Опперман" Лиона Фейхтвангера. Потом подряд прочие романы замечательного немецкого еврея. И пожалел, что Бог не создал меня иудеем. Уж я бы в ЕАО не поселился." "А где же? - искренне удивился самой теме разговора Юрий. - В Бердичеве?" "Я бы море переплыл, я бы зубами проволоку перекусил, но оказался бы в Израиле! Надо же, иметь ТАКУЮ СТРАНУ и жить за границей... Израиль вдвое младше ЕАО, а болота там давно осушили, и комаров вывели. Потому, что та земля осваивалась людьми для людей, а эта - ссыльными для бутафорской идеи... Как, кстати, и вся наша огромная нелепая и несчастная Россия!"
5.
Настал последний рабочий день. С утра чёрные подмёрзшие поля, где в распутицу могли работать только "еврейские самоходные комбайны" уникальная продукция Дальсельмаша в Биробиджане, покрывались блестящим розовым инеем. Оставленные с вечера студентами костры на полевом стане напоминали фантастических круглых серых мохнатых животных - слетевшиеся со всей округи на тепло комары громоздились друг на друга, издавая предсмертное шипение. Отдельные живучие твари ползали даже по покрытой инеем поверхности трактора, привлекаемые едва сохранившимся за ночь теплом двигателя. "За что люблю зиму, - заметил Саша, - что комаров нет. Один против них враг - дедушка Мороз." Он честно отсчитал Юрию, прячась за самосвал, его долю, уговорил не отказаться от оплаты натурой каждому привлечённому мешок картошки и мешок кукурузных початков. Вместе они зашли в сельпо. Тут было пусто в утренний час. Сонная толстая Дорочка зевнула красной пастью, как мурена, прямо в лицо Юрию и спросила привычно: "Сколько?" "Чего сколько?" "Ну, водки, бормотух, чего вам ещё?" "Мне вот этот офицерский тулуп." "Так он женский!" "А размер?" "Размер как раз мужской. Потому он и остался." "Юрий Ефремович, - горячо шептал Саша. - Берите, самая полезная вещь при нашей зиме, пропадёте без него..." "Так ведь женский!" "А то! - встряла Дора. - Пуговицы перешьёшь - будет мужской." "А воротник круглый..." "Да кто это заметит, когда сорок градусов! Берите, мужчина, последний остался. И недорого, тридцать пять рублей." Это было половина того, что Юрий заработал за полтора месяца. И то благодаря уникальным организаторским способностям Саши. Остальные остались должны совхозу за питание. Они вышли на улицу с замёрзшими уже лужами и кружащимся снегом, который шёл всё гуще. Девушки, закутанные до полной неузнаваемости даже и их пола, торопливо садились на скамейки открытого грузовика, сразу же нахохлившись и покрываясь белым слоем октябрьского снега советско-еврейской страны в Приамурье.
6.
А в Комсомольске уже стояла настоящая яркая зима. Сухой голубоватый снег хрустел под ногами, ветер нёс белую колючую пыль со свежих пушистых сугробов. Мороз ворвался уже в тамбур, где Юрий в неизменном плаще, шляпе и туфлях волок свои мешки к обледенелым скользким ступеням. Холод мгновенно и враждебно ворвался в него и согнул вдвое. Он поспешно протиснулся обратно в купе сквозь мешки и мешкообразных закутанных студентов, словно забыл там что-то. Тут он лихорадочно натянул свой кокетливого покроя приталенный черный огромный женский тулуп прямо на плащ, поспешно разулся, обвернул ноги газетами, натянул на них туфли и в этом наряде сталинградского фрица спустился с драгоценными мешками на оледенелый перрон. Студенты уже грузили мешки и сами себя вповалку на оперативно нанятые Сашей проезжие огромные самосвалы. Все вповалку разместились в заиндевевшем стальном кузове с замерзшей грязью, уцепились друг за друга, как стадо свиней в бурю и понеслись по сверкающему свежим снегом городу к общежитию. Инга и здесь исхитрилась оказаться рядом - её светлые бездонные глаза потусторонне светились из-под толстого огромного пухового платка, которым она, казалось, была закутана с головы до ног. В комнате общежития всё было так же. Раскалённая батарея парового отопления заставила Юрия мгновенно снять не только тулуп и плащ, но и свой неузнаваемо помятый в совхозе единственный костюм. Пришлось переодеться в трико, что живущим в общежитии преподавателям не рекомендовалось. В кубовой, где были душ и прачечная, он взялся за чистку костюма щёткой и мылом от пятен и за генеральную стирку слежавшихся вещей. Вокруг булькала вода, трещали стиральные доски, пахло нечистотой. Подняв глаза, он вздрогнул. Прямо перед ним, по ту сторону стирального стола поблескивал нательный крестик и упруго раскачивалась словно намеренно максимально обнажённая грудь, над которой сияли широко расставленные бездонные глаза Инги. Она не улыбалась, сосредоточенно стирала, наклонившись, чтобы он получше видел её от ворота до пояса в глубоком вырезе просторной расстёгнутой блузки, надетой на голое тело. "Застегнись, ты! - опомнился он от женского окрика. - Выставилась! Трясёт сиськами перед всеми, бесстыжая." Комсорг курса Нюрка, как её почему-то все называли, демонстративно плюхнула свой тазик рядом с Юрием: "И они хороши, - добавила она, яростно кидая в тазик мыло и косясь то на Юрия, то на крестик на фоне словно светящихся белых шаров. - Уставились, а ещё доцент!.." "А тебе нечего выставить, вот и завидуешь, - весело огрызнулась Инга, спуская с округлых плеч блузку и расстегнула ещё две пуговицы, всё более радостно обнажаясь. "Смотри, Савельева, ответишь на комитете и за развратные действия, и за религиозные атрибуты! Тебя сколько раз насчёт креста предупреждали?" "А я вам сколько раз говорила, что это дедушкин крестик? Он мне как талисман, удачный билетик на экзаменах..." "Билетик! - окрысилась Нюрка. - Ты просто лезешь своими сиськами в лицо преподавателю, вот и пятёрка. Смотри, вот и этот доцент уже ничего не соображает перед твоими телесами. Вы стирайте, стирайте, Юрий Ефремович. Люди очереди ждут. Потом своей Ингой налюбуетесь, в другом месте!" "Не тобой же, - хохотала Инга. - Нет, девочки, ну как же она мне завидует! А ты сама обнажись, обнажись перед ним, коряга. Ты же молодая женщина, мы ровесницы. Он сразу очереднику столик с тазиком освободит!.. И вообще ни одного мужчины в кубовой не останется, верно, Юрий Ефремович?" "Физические недостатки, - неуверенно начал ошеломлённый всем происходящим Юрий, - не являются основанием для..." "Че-го!? - заорала Нюрка. - Чего это вы тут мелете? Я что, калека по-вашему? Какое вы имеете право меня оскорблять при всех, а ещё преподаватель..." "Ату её! - звонко кричала Инга, подбоченясь с тазиком под рукой. Ко-ря-гу на мы-ло! - заскандировала она, поддержанная сначала робко, а потом всё громче женскими, а потом и мужскими голосами. Даже Юрий не удержался. Дико оглядываясь, Нюрка вдруг стала сдирать с себя халат, рубашку, обнажая костистый маслатый торс: "Вот вам! Я тоже могу..." "Вы с ума сошли, кинулся к ней Юрий, накидывая на девушку кем-то поспешно поданную в наступившей тишине мокрую простыню. Нюрка тотчас обмякла, прижалась к нему всем могучим дрожащим телом и зарыдала басом. Он гладил её по мокрым редким жёстким волосам и бессмысленно повторял: "Успокойтесь, Нюра (Как, чёрт побери, её фамилия?). Вы очень интересная девушка... Вы очень можете понравиться... Не принимайте безобидные женские уколы близко к сердцу. Пойдёмте, я провожу вас в вашу комнату. Девочки, возьмите её вещи..." Инга, раздувая ноздри, всё так же подбоченясь, презрительно фыркала, как разъяренная кошка, не произнося ни слова. Её странные глаза светились электросваркой, испепеляя Юрия и его подзащитную...