– А потом? Что еще она сделала?
– Ничего. Я выбил из нее всю глупость, и остатки мозгов. Ты мне кажется не знаком с такими женщинами или вообще не знаешь женщин. Я преподал ей урок, а она меня просто боялась, вот и все.
– Как все? Она же твоего ребенка убила!
– Да, но я все ей объяснил. Что мне с другими делать? Я тебе говорю, что детям мать нужна, это закон такой, ты человек гнилой, если не понимаешь такого.
– Как же она к другим относилась?
– Нормально. Не видел что ли? Нормальные у нас дети. Она четвертого не хотела, это я ее убедил оставить, а она все равно свое думала, вот и захотела избавится. Что поделать? Каждый живет как знает сам.
– И это все?
– А чего тебе еще надо? Жила себе женщина, сделала ошибку, крупную ошибку, мне что быть ей судьей? Вот над нами суд. – Толстый палец указывал в потолок, как бы в небо. – Все там пишется. Я человек живущий по понятиям. Если она сделала такой выбор, то это ее дело. Правда она и не мучилась, столько мозгов как у нее, только у птицы еще. Ну и женушка мне попалась. – Он засмеялся, громко и устрашающе, а потом затих, что то вспомнил и уставился в налитый до краев стакан.
– Ну и жизнь у вас. – Аристарх перевел взгляд с пустой бутылки на человека, что пытался сдержать слезы. Ему всегда казалось, что человек совершивший плохое не способен на честные чувства. Представлял, что все переживания забирались, как наказание. Но сейчас он понял, что настоящим тяжким испытанием было как раз сохранение этих всех эмоций, как честь, сожаление, сочувствие, даже любовь, что переходили в слезы и делали жизнь невыносимой. Детектив находил с этим мужчиной сходство и закрыв блокнот, он поддался чувству порока, что так неспокойно бурлил в его душе. Но было поздно. Левая рука, что потянулась за стаканом замерла в воздухе. Виктор одним махом выпил остатки горючего пойла и вырубился. Большая голова упала на стол. Вопросы закончились, как силы и терпение. – Ну и жизнь у всех нас.
Это все что приходило на ум, последние слова еще долго кружились в голове, преследуя его дорогой к машине. Он крутил руль и все куда то сворачивал в маленькие улочки, а потом выбирался на центральную дорогу, минуя светофоры и кафе. Людей становилось то больше, то меньше, а черное Ауди так и не находило себе места, чтобы припарковаться. Усталые глаза так слипались, что ему как то подумалось, что он точно врежется в пешехода или автомобиль. Радиостанции сбивались со своей волны, а мир тонул в холодном ливне. Погода действительно испортилась. Раскаты грома и хаотичное освещение города молнией пригнали дождь. Дворники быстро ходили из стороны в сторону, что очень его раздражало. Еще пару минут и он выстрелит себе в голову. Было невыносимо бороться со своими мыслями. Хотелось остановится, выйти из машины и просто бежать под проливным дождем. Хотелось намокнуть и застудится, и никто бы о нем не позаботился, ведь у него никого нету. Ни единого человека чтобы позвонил и узнал где именно он находится, ел ли он сегодня и вообще что он чувствует. Аристарху было трудно дышать, даже открытое окно не помогало. Холодные капли били по лицу, а он не мог надышатся. Тучи сгущались как и его хаотичные переживания. Было трудно представить как это мать может убить своего ребенка? Но не равносильно это все тому же как сотни или миллионы женщин делают аборты? Единственное оправдание делают для себя, что это только какой то там эмбрион, а не сформированное человеческое тело. Так мало в этом мире людей способных на искренние чувства, способных действительно полюбить. Он облизнул губы и почувствовал соленый вкус. Ветер ударял маленькие капли в лицо, но две струйки стекающие по щекам, были слезы. Любил ли его кто-то когда-нибудь? Долгие годы разъездов, погоней за невидимым и неужели так и не встречался никто хотя бы способный создать иллюзию этого желаемого мира? Голова тяжело упала на руль, а сзади послышалось гудение соседних авто. Черное ауди зависло во времени на зеленый цвет. Ливень пустился еще больше, удары молнии и раскаты грома разогнали всех людей и сделали улицы пустыми. В пять часов вечера было темно как в три ночи. Мигающие вывески приглашали на горячий кофе, но вместо этого грустные продавцы наблюдали за порывами ветра. Детектив надавил на газ и осознал, что чувствует себя снова ненужным в этом мире. От злости сцепил зубы, соленый вкус так и продолжал впитываться в губы. В данную секунду был уверен только в одном таком для себя желаемом предмете вводившим в экстаз, в заблуждение. Этот порочный предмет имел единственную силу, одну власть над ним, и исполнить желание, просто забыться.
Аристарх осознавал, что этого не стоит делать, но допитая до половины бутылка водки на столе уже его не отпускала. Ветер открыл окно и бумаги разлетелись по комнате. Он наступил на мокрый плащ и с трудом притворил непослушную деревянную раму. Всплески молний освещали предметы кухни, затем спальни. Разбросанные вещи, скомканные бумаги, недоеденная еда, брошенная бритва на полу ванной и фотокарточки умерших женщин повешенные на стене. Какая долгая, длинная казалось бы жизнь, а эти две женщины потратили ее так глупо. Он подошел ближе, чтобы все рассмотреть, как будто забыл как все выглядит. Сделал глоток и выдохнул. Черный, кожаный блокнот торчащий из кармана джинсов оказался ненужным, ведь за эти дни появилось еще больше вопросов, а его мучал все тот же единственный – что именно связывает этих жертв? Выбросил пустую бутылку и тут же открыл новую. Про себя улыбнулся, ведь он так похож на Виктора, мужа второй женщины. Упал на кровать и в какой то мере был счастлив, ведь он никому не портит жизнь. Чувствует одиночество и тоску, но ему не больно от того, что причиняет неприятности другому человеку. Любимая книга оказалась под головой, чтобы исключить неудобства, правая дрожащая рука сжала толстые сшитые бумаги и наконец ему удалось закрыть красные, усталые глаза.