Катрин! Катрин! Катрин! Волшебная, искренняя, чистая девочка! Как схожи наши судьбы. Бедняжка тоже вынуждена быть наложницей похотливого богатея, игрушкой в его мерзких руках. Но теперь, когда я сама, наконец, являюсь хозяйкой своей жизни, я смогу помочь ей.
***
Гроза. Я лежу на кровати, раскинув руки, и улыбаюсь. Я счастлива. Так счастлива я не была даже в тот самый миг, когда Руди прикончил моего богатенького муженька. Свет уличного фонаря проникает в спальню сквозь лёгкую ткань гардин, рисуя на предметах черно-белые полосы с росчерками капель дождя. И вновь звонок. Неужели это опять влюблённый кретин Стултис? За шнур подтягиваю к себе телефонный аппарат.
— Аллё, аллё! Агнесс?
Я подскакиваю на месте. Это Катрин!
— Агнесс, – плачет она в трубку, я слышу далёкие раскаты грома, – он избил меня!
Сердце моё обрывается. Я почти не могу дышать.
— Я могу приехать?
— Конечно, милая. Конечно...
Я волнуюсь. Наспех поправляю красный шёлковый пеньюар. Бегу вниз по лестнице. Нервно расхаживаю у дверей.
Вымокшая до нитки Катрин врывается в слабо освещённый холл, на ходу скидывая плащ. С секунду мы стоим друг напротив друга, словно глядя в зеркальное отражение. Она дивно хороша в облегающем фигуру алом платье. И потрясающе женственна. С замиранием сердца я вижу, как Катрин, не отрывая от меня взгляда, снимает перепачканные туфли, остаётся стоять босиком на холодном мраморном полу.
Всё, чего я хочу в это мгновение, – согреть поцелуями её озябшие ноги, держать узкие нежные ладони в своих, вдыхать её запах, чувствовать вкус губ. Но призрак убитого Гарри не позволяет мне сдвинуться с места. Она ещё ребёнок. Подвергшийся насилию ребёнок! Требующий защиты и понимания.
Но Катрин вдруг бросается в мои объятия и приникает своими губами к моим. Я слышу приглушённый вздох, впустившего девушку Коллинза. Но мне плевать. Сердце моё готово вырваться из груди. Катрин улыбается мне, и мы, держась за руки, бежим наверх, в спальню.
Катрин спит, свернувшись калачиком. Во сне она выглядит совсем девочкой. Гроза прекратилась, и первые утренние лучи золотят разметавшиеся по подушке локоны. Я провожу пальцем по багровым ссадинам на её спине, по иссиня жёлтым следам на запястьях, и ненависть заполняет всё моё существо. Но торопиться нельзя. Месть – блюдо, которое подаётся холодным.
***
Я смотрю на корчащегося в чудовищных муках Капера. Его подрыгивающиеся в конвульсиях ноги, скрюченные пальцы, дряблый обвисший живот, капающая из открытого рта пена вызывают у меня приступ истерического смеха. Он напоминает таракана, наглотавшегося дуста. А впрочем, так оно и есть.
Пока Коллинз отвлекает миловидную горничную, доставляющую обед нефтяному магнату, я добавляю в еду отраву и возвращаюсь в снятый по соседству номер. Полчаса ожидания кажутся мне вечностью. Когда я захожу внутрь, Дик сидит за столом в распахнутом халате с выпученными глазами, схватившись руками за горло.
Насладившись муками престарелого развратника, я думаю, что неплохо бы и с ним поступить так, как неведомый маньяк поступил с моим отчимом. Тошнота подкатывает к горлу при мысли об этом, и я ухожу, плотно затворив за собой дверь. Послушный Коллинз аккуратно переворачивает висящую снаружи табличку с надписью «Не беспокоить».
***
Комиссар становится добрым вестником. Если бы не появление в моей жизни Катрин, у него появился бы шанс получить долгожданную награду. А пока он довольствуется лишь тем, что ему дозволено лицезреть меня во время купания.
— Агнесс, дорогая, – шепчет он, глядя на моё обнажённое тело сквозь мерцающую в свете свечей воду, и шумно сглатывает слюну, – боюсь, у меня опять печальные новости. Твоя мать умерла... Её убили.
— Маму? – я искренне удивляюсь тому, что жалкая жизнь родившей меня женщины кому-то понадобилась. – Как это произошло?
— Я бы предпочёл опустить детали. Они почти так же чудовищны, как и подробности смерти твоего отчима, – в глазах Стултиса я замечаю тревогу.
— Неужели тот же самый маньяк? – спрашиваю я, изображая испуг, и слегка привстаю из воды.
— Да, – задыхаясь от страсти, произносит потрёпанный жизнью полицейский, ёрзая по краю джакузи. – Есть все основания полагать... Рядом нашли обрывки синей ткани... Я переживаю за тебя, дорогая...
— Синей ткани.., – задумчиво произношу я, вновь опускаясь в воду.
Стултис покрывает мою руку поцелуями, говорит какие-то слова утешения, приняв мою задумчивость за печаль, а я пытаюсь сложить рассыпавшиеся куски мозаики. Что-то не сходится, не срастается. Враги гибнут один за другим, препятствия с лёгкостью преодолеваются, но в сердце отчего-то поселился ужас. Кто такой этот таинственный маньяк, настолько сведущий в обстоятельствах моей жизни? Какое ему дело до меня и моего прошлого? Кто его главная жертва?
Комиссар уходит, так и не дождавшись традиционного поцелуя. А в ванную комнату вбегает хохочущая Катрин.
— Агнесс! Агнесс! Какая красота! Правда, мне оно идёт ничуть не меньше, чем тебе? – она кружится, демонстрируя великолепное чёрное платье, в котором я сегодня вечером ходила навстречу с Диком Капером, а потом серьёзно добавляет: – Как бы я хотела стоять в этом платье у края могилы Дика и бросать комья чёрной земли на крышку его гроба.
Что же, любимая, – всё для тебя.