На том Владимир Антонович и заснул наконец.
Спал он долго, потому что на следующий день у него была свободна первая пара — в институт нужно было только к одиннадцати. Павлик с Варей тихо ушли, а он проснулся в девять. Проснулся, полежал немного. Как-то необычайно тихо было в квартире. Встал, вышел в коридор. Дверь в мамочкину комнату, как всегда, открыта, но оттуда не доносилось ни малейшего звука — ни дыхания, ни шевеления.
Как-то уж слишком тихо.
Владимир Антонович пошел в ванную, вернулся — все так же тихо. И вдруг он подумал: а жива ли мамочка?! Что, если сама не заметила, как умерла во сне?!
Он осторожно заглянул в комнату, не решаясь переступить через порог. Мамочка лежала на спине, лицо бледное и словно бы заострившееся — у умерших всегда заостряются лица, это же написано в любом романе. Тихо. Зоська спала не на кровати рядом с мамочкой, как она любит, а на груде тряпья у знаменитого чемодана, — может быть, почуяла смерть и потому ушла с кровати? Животные ведь боятся мертвых.
Неужели случилось наконец?! Свершилось?! Во сне, без страданий — самый лучший исход! Так естественно в семьдесят семь лет — заснуть и не проснуться.
И все-таки Владимир Антонович не решался войти, приложить ладонь к ее лбу, чтобы удостовериться, что лоб уже холодный. А вдруг нет, вдруг она всего лишь спит? Проснется от прикосновения, поймет, что он проверяет, жива ли она. Вдруг догадается, что он мечтает о ее смерти?! Ведь наступают у нее внезапно минуты просветлений. Вот вчера — как она сказала? "Вы бы и меня хотели усыпить, как кошку!"
Но неужели наконец свершилось?! Неужели освободился?! Владимир Антонович лишний раз прошел из кухни в комнату и обратно, осторожно взглядывая на мамочку через распахнутую дверь. Она лежала все так же неподвижно. Неужели?! И все-таки он старался ступать тихо, чтобы не разбудить ее нечаянно — хотя от смертного сна никакими пушками не разбудишь. Неужели?! Он чувствовал благодарность к мамочке: ведь и не в таком уж она была маразме, многие куда сильнее мучаются со своими стариками. Значит, все-таки умерла вовремя, освободила от себя. Очень это благородно — умереть вовремя. Все-таки она вставала, ходила, не так уж много приходилось за ней убирать — нет, мамочка молодец!