Лето 2005
Мрачное настроение этого произведения ушло, это видно в эссе «Праздношатание».
Все описанное происходило семь лет назад, и с тех пор я еще больше убедился во всей необычной природе моего поведения и в том, как оно меня позорило в глазах медицинского персонала, к которому я отношусь с величайшим уважением и благодарностью. Это вторжение абсурда в мою жизнь глубоко меня беспокоит. Я вижу, что не вполне разобрался в своей жизни. Я лишь бегло просмотрел ее худшие части. Теперь мне надо вернуться и перечитать весь текст, слово за словом.
Четыре заметки
ПЕРВАЯ: цели. Стоя у реки Олдмен 15 июля 1999 года
Когда я смотрю на суслика прерий, набивающего брюхо скудной травой, и на носящихся над сусликом по кругу стрижей, располосовывающих воздух в лохмотья своими изогнутыми назад крыльями, и на воду, вымывающую камень, мне приходит в голову, что если и имеется на все причина, a raison d'etre, то она — понять мир. Или, по крайней мере, понять, что мир существует.
Мухаммед сказал, что Бог сотворил мир для того, чтобы быть узнанным, чтобы не оставаться одному. Не знаю, где я это вычитал. В моем экземпляре Корана такого не написано. Но я в это верю.
ВТОРАЯ: игры ума. В молодости я курил траву, пока мое восприятие не начинало несколько искажаться, и я жевал пейот до той поры, пока он в меня больше не лез. Не знаю, чего я ожидал, но, во всяком случае, лишь однажды произошло нечто. Кто–то дал мне на вечеринке шоколадный кекс с гашишем. Через несколько минут я почувствовал сильный удар по всем чувствам, будто в кино. Каким–то образом зрение мое прояснилось, я мог слышать музыку и разговор, я почувствовал, как рукав трется о запястье, я стал Чувственным Человеком. Ощущение было очень приятное.
К сожалению, через несколько минут я подстроился к новому уровню чувственности, и он стал нормой. А потом стало так, будто ничего и не было.
Нет, мои игры — это кофе и выпивка, единственные, которые я знаю. Они проверенные, они чаще всего не влияют на чувственность, но я их хорошо знаю, они мои старые и заслуженные друзья. Я им доверяю.
ТРЕТЬЯ: певчие птицы. Фумико сказала, что сегодня утром в пять часов солнечный луч коснулся ее век и разбудил ее, и в этот самый момент на вишневом дереве внизу запела малиновка.
В настоящее время все должны знать, что песня птиц, на самом деле, собственно говоря, не песня, а агрессивное наблюдение самца за контролируемой им территорией: дотронься только до этого червя, и я с тебя сдеру все перья! В конце лета, когда птенцы начинают кормиться сами, необходимость в контроле становится менее острой, и птицы окончательно перестают петь. Мне пришло в голову задуматься о последних днях пения; начинает ли птица потихоньку «расслабляться»? Исчезает ли воинственность, формальны ли уже и несколько рассеянны последние песни? Слегка фальшивы?
Как любопытно было бы, думал я, если бы орнитолог мог записывать птицу, поющую свою песню раз в день, в течение всего сезона, а потом бы послушал записи последних песен, изменились ли они, стали ли менее враждебными. Это было бы такое очаровательное знание. Бесполезное, но очаровательное. Но потом я подумал, что — нет, ныне век сравнительного анализа. Орнитолог стремился бы подойти «научно» и выискивал бы количественные оценки, он бы не стал тратить время на слушание; он бы немедленно преобразовал аналоговые записи в цифровые, преобразовал бы формат, и «вывел» бы — этот отравляющий глагол — табличную классификацию изученного явления.
Так много данных. Так мало информации.
ЧЕТВЕРТАЯ: быть
Это в самой малой степени глагол.
Это самый короткий из глаголов.
Быть — это действие? Это что–то, что мы делаем?
Мы, как и камень, существуем не транзитивно.
Мы есть в мире, и мы можем решить не быть, но быть — это решение, которое без лишних раздумий о нас принимает за нас высшая сила. Как Ангел Благовещения объяснял Марии, когда она расспрашивала его о непорочном зачатии: «Когда Он (Мухаммед) принимает решение, он говорит только «Быть так», и так есть.»
Варианты ограничены. Мы обуреваемы собственными настроениями, мы не можем решить, радоваться ли, приходить ли в уныние или злиться. Как указал Ницше, мы не можем даже решить заранее, о чем подумать: «Мысль думается сама, когда хочется ей, а не нам.»
Тем не менее, просто находиться в этом мире в лучшие времена — уже само по себе мощный акт торжества, большая разница с немой терпимостью камня.