Какой язык может высказать или какой ум понять несказанные радости небесного отечества — быть среди сонмов ангельских, предстоять вместе с блаженнейшими духами Создателю, взирать прямо на лицо Бога, видеть неописуемый свет, решительно не бояться смерти, пользоваться даром постоянной невредимости? Услышав об этом, душа воспламеняется и желает быть уже там, где надеется бесконечно радоваться. Но она не может достигнуть великих наград иначе, как через труд подвига. Итак, величие наград должно услаждать душу, но подвижническая борьба не должна устрашать.
О молитве
В доме Иисуса вы ищете не Иисуса, если в храме Вечности неблаговременно молитесь о временном. Вот один на молитве просит жены, другой желает имения, третий требует одежды, четвёртый молится о даровании ему пропитания. И хотя надо просить Всемогущего Бога и об этих предметах, если их нет, мы должны постоянно помнить, что заповедал нам Спаситель: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам (Мф. 6, 33). Итак, нет греха просить у Господа и этих предметов, если, впрочем, они будут просимы не в излишестве. Но ещё — что важнее — иной просит смерти врагу, и кого не может преследовать мечом, того преследует молитвой. И хотя тот, кому зложелательствуют, ещё жив, однако же тот, кто зложелательствует, уже становится виновным в его смерти. Бог повелевает, чтобы мы любили врагов, но, несмотря на это, просим Бога, чтобы Он убил врага. Итак, кто молится таким образом, тот самими своими молитвами сражается против Создателя. Поэтому и об Иуде говорится: И молитва его да будет в грех (Пс. 108, 7), — потому что молитва превращается в грех тогда, когда молятся о том, что запрещает Тот, Кому молятся. Поэтому Истина говорит: И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши (Мк. 11, 25).
Сила истинной молитвы состоит в высоте любви. И каждый получает правильно просимое тогда, когда на молитве дух его не омрачается ненавистью к врагу. Но большей частью мы побеждаем борющийся дух, если ещё молимся за врагов. Уста изливают молитву за врага, но если бы и сердце вмещало любовь! Ибо часто мы хотя и воссылаем молитву за своих врагов, но изливаем её больше по заповеди, чем по любви: молимся о здравии и спасении врагов наших — и боимся, что Бог исполнит наши просьбы. Но Он замечает в первую очередь наше внутреннее расположение, а не слова.
Часто, когда мы после содеянных грехов желаем обратиться ко Господу, когда стараемся вымолить у Него прощение, на нашу душу нападают образы совершённых преступлений, притупляют остроту нашего ума, дух приводят в смятение и не дают простора голосу нашей молитвы, потому что прежде, нежели приблизится к душе Господь, наши преступления, отпечатываясь в нашем воображении, смущают нас во время молитвы.
Но чем более стесняет нас тягостный шум плотских помыслов, тем пламеннее и настойчивее мы должны быть в молитве. Этот шум препятствует нам вопиять, так как и на молитве по большей части мы страдаем от воображения наших грехов. Но тем громче надо возвышать голос сердца, чем большие препятствия он встречает, пока он не превысит шума нестерпимых помыслов и своим напряжением и неотступностью не достигнет святого слуха Господня. Думаю, каждый испытал это на себе самом, потому что, когда мы душу свою направляем от мира сего к Богу, когда обращаемся к молитве, тогда во время молитвы для нас становится уже неприятно и тягостно то, что прежде мы делали с услаждением. Помыслы о грехах отстраняются от сердечных очей силой святого желания; воображение их превозмогается воплями покаяния. Судия скорее преклоняется к молитве, если молящийся исправляется в своём нечестии.
Жизнь благочестивых
Какое значение имеет храм Божий в городе, такое же значение имеет и жизнь благочестивых среди верующего народа.
О талантах
Нет никого, кто поистине мог бы сказать: «Я не получал таланта, следовательно, не за что принуждать меня давать отчёт». Ибо в талант вменится каждому бедняку и то, что он получил хотя бы в малейшем количестве. Ибо один получил разумение — и этим талантом обязуется к проповеди. Другой получил земное богатство — и обязуется к вещественной милостыне. Третий не получил ни разумения внутреннего, ни богатства, однако же изучил ремесло, от которого питается, — и ему само это мастерство вменяется в принятие таланта. Четвертый ничего из этого не достиг, однако же, быть может, заслужил место друга у богатого, и он подлинно получил талант дружбы. Следовательно, если он ничего не говорит богатому другу о нуждающихся в помощи, то осуждается за сокрытие таланта.