И в данном цикле наблюдается переплетение реалистической и мифологической традиций. Эти две стихии проявляются здесь настолько интенсивно, что подчас речь идет не просто о взаимодействии мифем с элементами реалистичности и самими реалиями, а о взаимодействии различных жанров — преданий и быличек. И решение вопроса о жанровой принадлежности того или иного текста зачастую зависит от наличия или отсутствия в нем достаточно выраженных исторических реалий, через которые заявляет о себе историческая основа предания.
В качестве персонажей — владельцев кладов в архаических преданиях фигурируют чудь и «паны», в более поздних — разбойники, внешние враги, местные жители.
Многозначен и объект действия — сам клад. С одной стороны, клад реальный. Чаще это сокровища, представляющие собой большую материальную ценность в условиях господства товарно-денежных отношений либо относящиеся к погребальному инвентарю.
С другой стороны, клад мифический, «зачарованный», не дающийся в руки. В силу древних анимистических верований он осмысляется как средоточие магической (возможно, и жизненной) силы его владельца и потому он запрятывается навсегда, так, чтобы никто не мог им воспользоваться, иначе его хозяин может лишиться не только магической силы, но и жизни — см. коммент. № 156. При изображении такого клада мифологическая традиция вступает в свои полные права. Из рудиментов, сохранившихся в дошедших до нас преданиях, вырисовывается языческий по своему происхождению обряд, которым сопровождалось захоронение клада, осмысляемого в качестве сакрального. В состав этого обряда кроме центрального действия входят заговор и жертвоприношение, причем в качестве жертвы предстает почитаемое (священное) животное, человек, заместительная жертва. Таким путем клад обретает душу (дух), а вместе с тем и возможность своего телесного воплощения. Отсюда появление клада в виде того животного или человека, которые были принесены в жертву при его захоронении. Однако в качестве субъекта клад фигурирует, как правило, уже в быличке.
Многообразие преданий рассматриваемого цикла достигается и за счет изображения оберегов клада, различных по своим внешним признакам и сходных по функциональному назначению. В процессе эволюции такие обереги по сути дела трансформировались в маркированные ими места захоронения сокровищ. Клад зарывают под священное дерево (чаще это особо почитаемые сосна, ель, береза), под камень, имеющий отличительные признаки, нередко зооморфные знаки (эквивалент: у горы, холма, насыпи, вала), погружают в воду, следы культа которой в произведениях данного жанра уже утрачены (это река, озеро, ручей, колодец, болото). Апотропейную роль по отношению к кладу играют огонь и железо. По мере усиления христианизации языческие по своему происхождению обереги все чаще соотносятся с христианскими (с церковью, часовней, иконой, свечой). При этом все они, языческие и христианские, участвуют в сакрализации клада. Вместе с тем в живой традиции обнаруживается и другая тенденция: по мере развенчания атрибутов язычества подвергается дискредитации и «зачарованный» клад, соотносимый уже с нечистой силой. Но здесь опять-таки сфера владения былички.
Цикл преданий о силачах (богатырях) включает в себя совокупность мотивов, относящихся к типу Н — «Проявление необычайной физической силы», и в сущности восходит к одному мотиву, трансформировавшемуся в процессе его разветвления, отпочкования, дифференциации и переосмысления в пучок соответствующих мотивов, который мы определяем как их тип.
В развитии образа силача (богатыря) и связанных с ним функций, атрибутов действия прослеживаются три линии: мифологическая, эпическая (либо мифолого-эпическая) и реалистическая. Первая из них определяет содержание мотива обретения (восстановления) сверхъестественной физической, жизненной, а подчас и магической силы. В приведенных в этом цикле преданиях герой наиболее часто получает силу от воды. Однако в иных этнокультурных традициях или иных жанровых системах он может воспринять сверхъестественную физическую (жизненную) силу от земли, дерева, огня, воздуха. Мотив обретения физической силы героем находится в синкретическом единстве с мотивом происхождения человека, т. е. обретения им жизненной силы. Адекватным ему, хотя и имеющим противоположное значение, является мотив утраты сверхъестественной физической (жизненной) силы. Иногда сила героя находится в некоем материализованном вместилище, как внутреннем, так и внешнем, чем в значительной мере и объясняется особого рода неуязвимость богатыря (силача), равно как и наличие у него двух сердец.