Из-за двери не разносятся двузначные звуки. Только иногда смех. Смазанные слова. Я различаю тональности. Подташнивает от ее сладкого голоса. Его — низкий — делает больно.
Я не стану рыдать в подушку, что у моей безответной любви есть личная жизнь. Я бы и себе хотела, честно, но сейчас либидо на нуле. Стресс.
Паранойя не позволяет даже гуглить со стационарного компьютера не касающиеся работы вещи. Об играх я вообще молчу.
Чтобы не циклиться на мыслях о том, что за дверью, откидываюсь на кресле и беру в руки телефон.
Открываю переписку с Лизой. Без горящих глаз и эмоциональной отдачи просматриваю новую серию фотографий возле бассейна. Строчу безразличное:
«Круто, Лиз»
Она очень быстро читает. Я даже на это злюсь.
«Зай, ты на меня обижена? За что? Я извинюсь»
Шумно выдыхаю и откладываю мобильный. Основания ладоней вжимаю в глазницы. Становится темно-темно. Борюсь с чувством вины и гашу злость.
Собираюсь снова взять мобильный и написать, что не обижена, но застываю с протянутой к мобильному рукой.
Ручка той самой двери едет вниз. Из кабинета выходит Елена.
Я смотрю на нее. Она — в ответ. Улыбается. Светится. Мне безосновательно хочется назвать ее наглой сучкой. В голове я это и делаю. В реальности просто слежу, как она закрывает дверь за своей обтянутой юбкой-карандашом задницей. Подходит к зеркалу в моей приемной. Поправляет помаду. Волосы. Тянет подол ниже.
У меня перед глазами проносятся картинки, которые я не хотела бы представлять. Он ее на столе или на диванчике? Я видела. В углу стоит.
Хмурюсь, мотаю головой. Елена оглядывается.
Обычно она не проявляет ко мне интереса. А тут изучает. Размышляет немного…
— Ю-ля.
Зачем-то по слогам произносит мое короткое имя.
— Я могу чем-то помочь? — Хочу услышать «нет», потому что помочь-то я может и могу, но точно не хочу.
Елена улыбается ярче. И снисходительней. Может быть чувствует мою слабость. Может быть просто хочет своим видом показать, что с ней мне тягаться не стоит. Но я и не собираюсь.
— Картину сняла? — Спрашивает, кивая на закрытые двери судейского кабинета.
Абсолютно нелогичный внутренний протест мешает ответить нормально. Передергиваю плечами и уставляюсь в экран. Как будто у меня работа есть и она меня отвлекает.
— Молодец, девочка.
В мой стол упираются женские руки. Хочу я того или нет, взгляд съезжает на качественный, выполненный со вкусом маникюр. Собственные аккуратно приведенные в порядок дома ногти хочется спрятать.
Елена приближается. Я с опаской слежу.
Понижает голос:
— Давай обсудим сразу…
Не давайте.
И молчу.
— В этом суде и вокруг достаточно мужиков, на чью шею можно присесть. Если захочешь — я подскажу. Тарнавского не трогай, хорошо? Он мой.
От слов по телу жаром прокатывается отвращение.
— Я сюда работать пришла, — вру полуправдой. Потому что то ли работать, то ли шпионить…
— Работай, малыш. Работай. Глазками только не стреляй в ту сторону, хорошо? — Елена снова указывает кивком на сакральную дверь. Отталкивается от моего стола и выходит.
Ей все равно, а я сверлю между лопаток злым взглядом.
Справляюсь с привычным уже желанием просто встать и уйти. Ебитесь… Да как хотите. А потом вспоминаю, что пообещала Тарнавскому быть преданной.
Слышу голос Елены уже в коридоре. Передергивает. Еще раз, когда телефон проезжается по столу. Хватаю его, думая, что это сообщение от Лизы. Но нет. Всё хуже.
Мне пишет ее отец.
«Во сколько освобождаешься, Юля?»
Лавиной прямо на голову сходит вся тяжесть моего положения.
Решающей снежинкой на огромный ком ложится резко распахнутая дверь и шаг в приемную моего судьи.
Тарнавский заставляет меня втянуть воздух и замереть. Смотрит внимательно, немного сузив глаза.
— Занята, Юль?
Мотаю головой.
— Давай пообщаемся тогда.
И кивает обратно в кабинет, в котором, я надеюсь, хотя бы проветрил.
Сделав несколько проверочных вдохов, я убеждаюсь, что в кабинете Тарнавского Еленой не пахнет. Это по вполне понятной причине дарит легкое успокоение, которое очень быстро рассеивается под направленным на меня вниманием судьи.
Страюсь не связывать очевидно хорошее настроение Вячеслава с вышедшей женщиной. Но и с собой связать не получилось бы. Пока я не сделала ничего, заслуживающего одобрительной улыбки.
Сажусь на то же кресло, что всегда. Выдерживаю взгляд. Запрещаю себе анализировать, кем ему кажусь. Скорее всего, слишком серьезной заучкой. Это обидно.