— Я могу идти? — Спрашиваю, отталкиваясь ягодицами от полки, к которой успела прислониться.
Отступаю и берусь за ручку. Мне не нужна ни благодарность, ни слова на прощание.
Можно сделать так же, как сделал консьерж? Просто посадите меня в лифт и идите нахуй.
— К сожалению, нет, Юля. Я померил, посмотрел — хуево сделали. Нужно назад отвезти. Пусть позвонят мне, я объясню, что именно.
Тарнавский протягивает вешалку назад. Я… В ахуе.
Смотрю на сжавшиеся вокруг крючка мужские пальцы и не помню, как вообще разговаривать.
— Ты спешишь, Юль. Не тормози…
— Да, я спешу. И я не могу, Вячеслав Евгеньевич. Извините, но…
— Смоги, Юля.
— У меня брат под домом сидит. Ключи одни. Там дождь. Мне нужно домой. Встретить его. Понимаете?
— Понимаю. А мне нужен нормальный костюм. Завезешь назад — свободна.
На языке крутится огромное множество слов.
После потери конверта мне страшно было смотреть ему в глаза. Теперь — не легко, но как-то… Тянет, что ли, окунуться в эту черноту.
Мне кажется, его зрачки сейчас почти слились с радужкой. Во взгляде — давящее к полу превосходство.
Он меня ломает. Поймал на крючок улыбок, харизмы, доброты, расположения, а теперь прогибает, подчиняя своей воле. Наказывает, даже не зная, что мой единственный косяк — это желание ему помочь.
В спальне снова смеются. Я слышу протяжное: «ко-о-о-отик, ты идешь ко мне?». Еле борюсь со рвотными позывами. Неужели ему нравится… Такое? И это точно не Лена. У Лены голос другой. Да и та бы вышла.
— Вас там… Ждут, — дергаю из пальцев вешалку. При соприкосновении кожи с кожей бьет разрядами тока. После — хочется поскорее помыть руки. Кто знает, где его пальцы сегодня бывали?
— В понедельник в восемь будь на месте. У нас с тобой много работы.
Мне казалось, предел отчаянного раздражение достигнут раньше. В реальности же — вот сейчас. Я в пятницу его предупреждала: брат приезжает. На понедельник вообще отпросилась. Он покивал. Мол, услышал. Без проблем. А теперь…
То ли правда не помнит. То ли делает вид.
Мечу глазами молниями. Он впитывает каждую запредельной чернотой.
— Вы…
— Что я?
Мне нужно снова отсчитать от одного до десяти и выдохнуть.
Ничего критичного не происходит. У каждого второго босс — самодур. Все терпят. И ты терпи, Юля. Терпи, детка. Чем-то это да закончится.
Я уговариваю себя, но не могу.
К коже липнет мокрое платье. Моя гордость маленькой холодной лужей стекла с зонта, подола и волос на его паркет. Я ношусь по городу, исполняя его прихоть, пока он живет свою единственную, полную блажи и грязи жизнь.
Не в силах сдержать раздражение внутри, выстреливаю им. Мой взгляд тоже бывает ярким. Язык — острым. На душе — гадко.
— Не удивительно, что у вас так часто менялись помощники. И врагов много.
Выталкиваю, зная, что пожалею.
Первый его ответ — улыбка.
Он шагает ближе. Наклоняется. Дыхание едет по моей щеке. Я хочу дернуться. Не чувствовать. Не реагировать. Но всего лишь закрываю глаза и сглатываю. Выдох щекочет мочку.
— Но тебе со мной лучше дружить, чем враждовать, правда же?
Я подаюсь назад. Тарнавский снова вырастает.
Смотрит на меня открыто. С улыбкой. Подмигивает.
По коже мороз от осознания, что я сделала героя из эгоистичного чудовища.
И пока я пытаюсь выбраться из окружившего вдруг болота, Тарнавский тянется за бумажником. Достает крупную купюру.
Я деньги еще не взяла, но от его действий уже тошнит.
— Для настроения, Юль. Деньги же тебе настроение поднимают, правильно? Ссориться не хочу. Сделай, пожалуйста…
Тарнавский толкает мне купюру. Я дергаюсь и разворачиваюсь.
Иду прочь, не оглядываясь. Какой смысл что-то отвечать человеку, которого интересуют только деньги?
Это его настроение легко купить, а мое испорчено окончательно.
В спину летит издевательское:
— Спасибо, Юль. Не забуду твою доброту, малыш. И бескорыстность.
Глава 30
Юля
Тарнавский не захотел давать мне в понедельник выходной, но свое я взяла, оформив больничный. И даже не стыдно, что самочувствие при этом — прекрасное. Кажется, что пробежка под дождем и заряд ненависти к нему сильнее взбодрили.
Сам того не зная, господин судья день ото дня все настойчивее подталкивает меня к тому, чтобы поверить словам Смолина, которые сначала показались байками. Враньем. Теперь же…
Что в нем хорошего? То, что ставит студентам автоматы? Так это потому, что видеть лишний раз нас не хочет. То, что возится с детьми в бассейне? Так это со своими. А чужих… Откуда я знаю? Может быть ест на завтрак, обед и ужин. Теперь даже это уже не звучит неправдоподобно. В принципе, я готова поверить.