Глава 32
Юля
Я хотела получить от Влада поддержку и мотивацию, а получила разбитые вдребезги иллюзии.
Я всё придумала. Просто всё. Меня ввязали не в драку, где с одной стороны зло, а с другой — добро, требующее моей защиты. Я ценой собственного будущего все это время защищала негодяя, который обворовал мою маму.
После отъезда Влада ночь прорыдала в подушку.
Я всего этого не знала. Я идеализировала себе Тарнавского. А он… Он же вот именно такой, каким я вижу его сейчас.
Был. Остается. И будет таким.
Ходить на работу и взаимодействовать с ним становится невыносимо.
Я чувствую себя пойманным в клетку животным. К прутьям подведен ток.
Мое спасение в изможденности. График в суде сейчас сумасшедший. Бесконечные судебные заседания. После шести — бумажная работа.
Я исполняю ее и пропускаю мимо ушей любые ремарки работодателя. В столе лежит заявление об увольнении. Я успокаиваю себя тем, что скоро уйду.
Странно, но желание мстить так и не родилось. Если чего-то и хочется — то отмыться.
В эти дни даже в лицо ему не смотрю. Его голос вызывает дрожь. Взгляд липнет к коже и клетка за клеткой сжигает ее, делая меня еще более уязвимой.
Мне больно. Мне страшно. Но жажды его крови нет.
Я хочу спрыгнуть и забыть. Его. Его поступки. О его существовании. Если это, конечно, возможно.
Под светом фонарей сворачиваю в свой двор и ускоряюсь.
Сейчас почти полночь. Бойцовская собака продолжает меня трепать. Я еле волочу ноги, хочу упасть на подушку и уснуть.
Но в спину бьет яркий свет фар. Страх прокатывается горячей волной по позвоночнику. Мешает дышать ровно. Ускоряет биение сердца.
Нельзя этого делать, но я оглядываюсь.
Белый свет слепит. Надежда на совпадение рушится вслед за остальными моими надеждами. Я отлично знаю этот внедорожник.
Знаю… И знать не хочу.
Отвернувшись, продолжаю путь к подъезду. Лезу в сумку и задеревеневшими пальцами пытаюсь найти ключи от квартиры.
Не могу сейчас говорить. На дуру упаду. Сделаю вид, что не узнала. Юркну в подъезд, телефон выключу. Закроюсь в квартире и лягу спать.
Иду так, что машина объехать меня не может. Чувствую, что она подпирает. Жар лижет бедра и ягодицы. Делаю шаг в сторону подъезда — внедорожник газует, совершает слишком умелый, как для меня, маневр, и тормозит рядом.
Стекло со стороны пассажира опускается. Я продолжаю идти. Перед собой смотрю. Дышу рвано, пока не слышу командирское:
— В машину. Ю-ля.
У самой душа уходит в пятки, но я доигрываю. Подпрыгиваю, прижимаю ладонь к грудной клетке, смотрю на Смолина как бы удивленно.
Понимаю, что мои актерские способности его ни черта не интересуют.
— Ой… Это вы! Вы извините, Руслан Викторович, но я не могу сейчас… Мне маме надо позв…
— Сядь в машину, Юля.
Смолин глушит мотор — вместе с ним гаснут и фары. Во дворе становится еще темнее, чем было. Меня сковывает огромное нежелание.
Я… Просто не хочу. А сказать об этом вправе?
— Юль… — Сдаюсь. Дергаю ручку и сажусь на высокое кожаное сиденье.
Захлопываю дверь. Тут же слышу характерный щелчок.
Стараюсь справиться с паникой. Я близка к тому, чтобы сходить в церковь и поставить свечку. Знать бы еще, кому в таких случаях молятся…
— Я вчера тебя часа два ждал в квартире, Юля, — голос Лизиного отца звучит обманчиво спокойно. Я на секунду жмурюсь, потом распахиваю глаза и смотрю на него, сводя брови в напускном сожалении.
— Простите, Руслан Викторович. Меня Тарнавский задержал… Столько работы сейчас… Я вчера в десять ушла. Сегодня вот…
Создаю суету, от которой и саму тошнит. Взмахиваю рукой, мажу взглядом по дисплею со временем.
— Полночь почти. А я только из суда еду… Как сидорову козу гоняет. Я ни есть не успеваю, ни…
— Написать что помешало? — Он спрашивает так же спокойно, запуская по моему телу бешеные скачки мурашек.
Помешало мне отчаянье. Но я этого сказать не могу.
— Забыла, — тяжело вздыхаю и смотрю на мужчину виновато.
Это напоминает мне, как играла перед Тарнавским, когда он водил языком по моей коже, зажав на своем столе. До недавних пор — это было самое яркое мое горько-сладкое воспоминание. Теперь на нем слезы сжимают горло. Я чуть не отдалась подлецу.