— Только не это, батюшка... Я согласная, я тут... — взвыла Пелагея, — ой, люди!.. — Но её подхватили солдаты и потащили к ковалю.
Потёмкин и глазом в ту сторону не повёл. Баба выла, гремели цепи.
— Кто ещё? — Потёмкин, стоя на бричке, осмотрел толпу. — Значит, по доброй воле остаётесь. А если бежать кто вздумает — степь большая, а тесная. Поймаю — пороть не стану, тут пуля дешевле батога.
Толпа молчала, выла Пелагея.
— Трогай!
И казённая бричка с Пелагеей меж двух солдат запылила по выгоревшей степи.
— Тебя, пан Мочиморда, старостой ставлю. Сделай новую перепись, дай всем людские фамилии, — оглянулся на приспешников. — Леоновы, Авдеевы, Розумовы, Григорьевы, Катеринины... Я затвержу печатью, чтобы ревизия не пристала... — Потёмкин наморщил лоб, соображая ещё что-то. — Приказываю: переженить всех, чтоб потомство пошло и корни пустили. Ты, пан Мочиморда, и повенчаешь.
— Я, ваше превосходительство, сана не имею.
— Так будь сватом, подбери, чтоб пара к паре. Наших мужиков к турчанкам, а турок к русским бабам, остальные, как придётся... Недостающих пришлём. А вы, батюшка, — обратился к полковому священнику, — совершите обряд. Строй по ранжиру...
— А как место звать будем?
— Село Екатериновка Таврического края...
— Нет такого, Григорий Александрович.
— Так будет. Благослови, батюшка, чада сии и землю сию. Нам эту землю отвоёвывать, нам и укреплять.
11
Светало. Екатерина присела на край кровати и обернулась — вторая половина постели была пуста. Зябко передёрнув плечами и накинув на обнажённое тело шаль, поднялась, подошла к окну, распахнула. В спальню ворвался радостный птичий гомон. Внимание её привлекла смена караула. Совсем юный корнет, статный, рослый, белокурый, вёл за собой короткий строй часовых. Не доходя до очередного поста, остановил солдат, а сам подошёл выслушать рапорт. Теперь он был совсем рядом — заря розовым лучиком высветила пушок над губой корнета, даже это различила Екатерина.
— Любуешься?
Она вздрогнула и обернулась, за спиной был Орлов. Одного взгляда достаточно: пьян. Поймав его ладони на грудях, отвела и с вызовом сказала:
— А что мне остаётся делать? Ночами жду, а ты где-то шляешься, приходишь пьяный, истасканный, ни на что не годный.
— Сегодня я годный, — осклабился нахально Орлов.
— Ты пьян, и от тебя девками подлыми воняет. Уйди.
— Ты, Като, носом не крути. Или такие стали нравиться? — Он ткнул пальцем в сторону корнета, что-то объясняющего солдатам.
— А если и так? Я женщина вольная.
— Я, значит, не в счёт? Нет, ангел мой, ты не вольная, ты у меня вот где. — Орлов сжал кулак. — И ежели что...
— То — что? — с вызовом спросила Екатерина.
— А вот что. — Орлов влепил ей пощёчину. — Буду учить по законам родителей наших... И марш в постель, принимай мужа. — Он завалил её на кровать и принялся расстёгивать ремень.
Она вывернулась, прыжком метнулась к туалетному столику, схватила тяжёлый кованый шандал.
— Шаг сделаешь, мозги выбью... Вон! Стражу кликну!
Орлов пьян-пьян, но сообразил, что далее на рожон переть нельзя, однако и форсу терять непозволительно — обнаглеет баба.
— Кликни, кликни, — он подтянул штаны, выпятил грудь, — я их как котят раскидаю. Мы, Орлята, знаешь, во! — Он сжал кулак. — Пятеро... мы, пятеро, кого хошь... Пятеро? Алёшку услала в Неаполь флотом командовать. Федька на эскадре подле греков. Иван — большак в деревне. Володька в немцах на президента академии учится. — Поочерёдно отгибая пальцы, понял, что остался один. — Перехитрила, сука... Один... яко перст один... Зато какой, — снова вздыбил грудь. — Ещё кому хошь покажу. Счас как завалюсь в ино место... Ох, радость моя... — Он нетвёрдо пошагал к двери.
Екатерина крикнула вслед:
— Штаны застегни, не позорься!
— Нашто? Всё одно кобелька кормить...
Ворча и спотыкаясь, Орлов спешил пересечь оранжерею. Впереди в листве белело платье. Послышался голос:
— Гришечка...
За кустами пряталась девочка — фрейлинка.
— А? — откликнулся он на зов.
— Ау! — Платье переместилось за другой куст.
— Счас, пымаю. — Орлов потянулся вслед, неуклюже корячась меж кадок и кустов.
— Не поймаешь! — Весёлый голосок отозвался совсем с другой стороны.
— Держись, проказница... — Орлов напрягся, глаза его забегали.
— Ау! — раздалось почти рядом и сзади.
Он с неожиданной лёгкостью метнулся на голос и схватил лапищами тоненькую фигурку. Это была тринадцатилетняя двоюродная сестрёнка его Катенька Зиновьева.