— Это ты, что ли, адъютантом при постели царицы состоишь?
— Я-с... — растерялся Васильчиков.
Панин и Платон поперхнулись смехом, но отставной талант был глуп, ничего не понял и продолжал твердить своё:
— А вы Потёмкин? Вас ждут, и даже очень, очень.
Но Потёмкин, будто не расслышав, оглядел Васильчикова с головы до ног и бесцеремонно заметил:
— Весьма и весьма породист, хотя и вислоух малость. Видно, мамка стоя родила, вот темечком о пол и хлопнулся. Вернись и доложи её величеству, что заходил, мол, Потёмкин, но, узнав, что его ждут вдвоём, уехал в родовое имение, ибо третьим быть не хочет. Да прикрой, балда, шарфиком засос на шее, не позорь даму. — Потёмкин кивнул: — Честь имею, — и вышел, печатая шаг.
— Ох, и наживёт матушка хворобы себе с энтим шутником, — проговорил Панин, глядя вслед. — Батюшка, ваш ход.
Васильчиков шатнулся было за Потёмкиным, потом шагнул к кабинету императрицы, но в итоге остался на месте и сказал радостно:
— Отпущен я, господа, понимаете: отпущен! Десять тыщ мужиков и столь же золотых... А? — Хлопнув себя по ляжкам, отставной фаворит выскочил вон.
4
Потёмкин лежал на диване — снова в халате, небритый и лохматый: видно, уж не первый день хандрил. Время от времени поглядывал в окно — там возле кареты суетились слуги. Леоныч поднёс груду вещей, запихнул внутрь. Конюх заводил лошадей, припрягая к дышлу, — готовился отъезд. Потёмкин насторожился: к Леонычу подошёл человек в мундире, угадать кто — со спины было трудно, тем более что конюх подвёл ещё одного коня и всё загородил. Силуэт незнакомца промелькнул у окна, он явно направлялся в дом. Потёмкин взял пустую бутыль из тех, что стояли возле дивана. Скрипнула дверь, Потёмкин напрягся.
— Дозвольте?
— Не дозволяю, — мрачно буркнул он.
— А ежели войду?
В ответ полетела бутылка. Послышался звон стекла.
— Вон!
— Хе-хе-хе... — Этот дробный смешок мог принадлежать только одному человеку. — Ты бы с левой кидал, а то все зеркала помолотишь.
Потёмкин нехотя поднялся, свесил ноги, мрачно поздоровался:
— Здравствуй, Степан Иванович, извини, не ждал. Щец хлебнуть хочешь? — Потёмкин протянул бутылку с кислыми щами.
— Благодарствую, только кваску испил. — Шешковский истово перекрестился на красный угол, подошёл мягкой походочкой к дивану, присел на скамейку у ног Потёмкина. — В родную обитель потянуло, значит?
— А тебе откуда ведомо?
— На то я и есть Тайная канцелярия. Ведаю даже, что подорожную не выправил, а без неё куда? Первый караул заворотит, да ещё в шею накостыляют.
— Я им сам накостыляю.
— Грозен рак, да в заде очи. — Шешковский наклонился ближе, спросил шёпотом: — Ты почто царицу не уважил? Плачет ведь... Ждала тебя.
— Ага, и жданки поела. Не успел Орлов со двора, а заместник тут как тут... Добро бы мужик хоть, а то поросёнок молочный.
— Так ведь поросята, они сладкие да нежные, особливо когда с хреном добрым. — Шешковский рассыпал свой смешок.
— Не смей так... про царицу!
— Заступник нашёлся. По долгу своему обязан я тебе руки-ноги выкрутить за ослушание, да она не велела, может, говорит, одумается... А ты едешь всё-таки? — Шешковский остро зыркнул из-под бровей.
Потёмкин упрямо боднул воздух.
— А что остаётся делать, коли не угоден?.. Кинуть труд ратный, ехать через всю Россию, чтобы приветил тебя поросёнок розовый в покоях царицыных! Не за себя, за неё обидно... Ты ж небось все письма мои читывал?
— И ейные к тебе — служба такая. Потому и говорю: не дури, уважь.
— Не могу, Степан Иванович, через обиду переступить.
— Так и доложу. — Шешковский пошёл к двери.
— Так и доложи! — крикнул вслед Потёмкин и позвал: — Эй, кто там! Брадобрея ко мне и мундир давайте.
Шешковский не спеша прошёлся по двору, нашёл Леоныча.
— На козлах кто будет?
— Вон, конопатый... А вам на что знать?
— Дорога небезопасная, а Потёмкин для нас лицо нужное.
— Чать, не один едет, четыре форейтора оруженых и я... Коней заводных имеем.
— Форейторы-борейторы... — пробормотал Шешковский и подошёл к кучеру, оправлявшему сбрую: — Ты меня знаешь?
— Как не знать, Степан Иванович, фигура известная...
— То-то, что фигура... Так вот, будешь выезжать со двора, зацепись колесом и сойди с козел коней выпутать, а на козлы заместо тебя мой человек сядет. Понял?
— Генерал убьёт меня...
— Обороню. А пока язык проглоти. Вырву. — Шешковский пошёл за ворота.