— На этих одрах?
— На них, батюшка... Не могу же я, дворянка, пеши. — Баба приосанилась.
Потёмкин засмеялся, но, разом оборвав смех, буркнул:
— Вздуть бы тебя, шляхетная, что на мужиков лошадиную работу взвалила, да что взять с бабы дурной?
— Не по-благородному говоришь, граф, с дамой надо бы иным тоном, — укорила Чердынина.
— Ладно, мать, не серчай, слово кинул, не убил. Дворецкий, возьми её, найди покоишко где-нибудь, пусть поживёт, пока дело разберу. А этих одров — в людскую, да откорми, не ровен час, помрут. — Баба бухнулась в ноги, Потёмкин подымать не стал, сказал только: — Смотри, шляхетная, ежели навет на Глебова — пойдёшь в компанию к Яшке.
— Вот те крест, а ты возьми Цыбу на дыбу, всё откроет.
— Ишь как звучно: Цыбу на дыбу, ровно стихи... — Потёмкин, оттолкнув кинувшуюся к ручке бабу, сбежал к карете.
7
Потёмкин шёл по дворцовым ступеням, перед ним услужливо распахивались двери. У каждой из дверей дворцовой анфилады стояли по двое ливрейных и кавалергард. Слуги склоняли головы и отворяли, кавалергарды салютовали палашами. Потёмкин — официальный, озабоченный, высокомерный — кивал головой и, не умеряя шаг, шёл дальше. Снова двери, слуги, кавалергарды... Беломраморная лестница. Потёмкин шагал, не замечая ступеней, стремительно, неудержимо и нос к носу столкнулся с Григорием Орловым...
Оба на мгновение застыли.
Но если Потёмкин холодно-невозмутим, то Орлов жадно оглядел соперника с головы до ног, в глазах — жёлтый блеск...
Что ж, Потёмкин хорош — белый атласный камзол, белые панталоны, чулки, башмаки, белый парик и чёрный, налитый бешенством, сверлящий глаз из-под пряди, кокетливо прикрывающей уродство. Сверкают камни, блестят ордена, сияет золотое шитьё...
Орлов первым протянул руку:
— Здорово, ваше сиятельство.
Потёмкин, будто не замечая, спросил:
— Что там, при дворе, какие новости?
Орлов, скрипнув зубами, сдерживая ярость, криво усмехнулся:
— Новости? Я иду вниз, а ты идёшь вверх. — Не попрощавшись, он сбежал по ступеням.
Потёмкин проводил его взглядом. Орлов подошёл к двери, лакеи и кавалергарды не шелохнулись. Он сам плечом толкнул дверь.
Потёмкин шёл тем же путём, которым уходил от Екатерины изгнанный Орлов. Тот же зал, те же каменные истуканы. Фаворит шагал величественно и уверенно, весь белый, будто только что сошедший с пьедестала. Мраморные боги и богини, нимфы и гиганты, словно собрата своего, провожали его взглядами слепых глаз.
Тронный зал императрицы был необычен: вдоль стен на мольбертах расставлены планшеты — большие и малые. На них видны очертания северного берега Чёрного моря, выразительный контур Крыма, хребты Кавказа. Широко представлены рисунки и проекты зданий, планировки городов и усадеб. На тумбах архитектурные детали, лепнина. Всё это выполнено тщательно и любовно и представляет собой не просто рабочий материал, а мир мечтаний Потёмкина — поэта, созидателя, правителя.
Состав присутствующих на заседании Государственного Совета тоже был необычен — только обязательные сановники, из женщин — Дашкова, несколько лиц в академических шапочках и мантиях, некие мужчины в партикулярном. Пышностью убранства отличалась лишь группа посольских.
Открылись двери, вошли Екатерина и Потёмкин — никакой пышности, ни камергеров, ни статс-дам, ни фрейлин и камер-юнкеров. Екатерина величественна и исполнена достоинства, но не было в ней обычной вальяжности и томности, шла деловито и быстро. Потёмкин помог ей взойти на трон, сам устроился в кресло, приставленное почти вплотную к трону. Екатерина, милостиво кивнув собравшимся, пригласила:
— Прошу садиться, господа, разговор долгий и требующий раздумий.
Гости шушукались, ибо не привыкли сидеть в присутствии императрицы, но что поделаешь — в последнее время всё не как прежде.
Рассаживались неловко, кто-то стремился пробиться ближе к трону соответственно табели о рангах, но как отодвинуть мужика в академической мантии, если он на расстоянии обменивается знаками с самим Потёмкиным. Да и не всегда полезно мозолить глаза правителям — разговор пойдёт чёрт те о чём, а ну как спросят твоё мнение? Лучше притулиться за колонной в теньке. Глядишь, и вздремнуть можно.
— Господа, — вновь заговорила императрица. Гомон разом стих. — По нашему высочайшему повелению граф Потёмкин доложит пропозиции касаемо государственных забот о землях Таврических. Прошу, ваше сиятельство.
Потёмкин по-орлиному вскинул голову — был горазд до похвалы и честолюбив, оглядел вельможное собрание, складывая чётче мысли. Лица, лица, лица — любопытствующие, рассеянные, настороженные, озадаченные, недоверчивые, насмешливые, злобные, завистливые и просто тупые, нет лишь доброжелательных, кроме лица государыни — она смотрит с любовью и надеждой на своего «паренька». Потёмкин начал: