Они промчались по лестнице, по тёмному двору, мрачным коридорам. Заслышав у одной двери мелодию полонеза, Глебов кинулся туда и попал на хоры в оркестр, помчался, лавируя между музыкантов, Потёмкин прыгал следом и, колотя его тростью, кричал:
— Вор! Вор! Держи вора!
Скатившись по лестнице, попали в толпу гостей, и тут Потёмкин опомнился. Остановившись, поправил манжеты, отряхнул нечто невидимое с борта камзола, направился в зал. Его перехватил Шешковский.
— Разыщи — и чтоб к утру вон. — Приказал Потёмкин, а сам пошёл далее.
Перед ним расступались улыбающиеся лица. Гудели по сторонам: кто, где, сколько (тыщ, душ, деревень)... Капельмейстер как заведённый дёргал руками.
В центре зала польский рыцарь — коронный гетман Браницкий — силился переплясать Санечку.
9
Кабинет Потёмкина, как любое его постоянное или временное обиталище, закидан книгами, листами и рулонами бумаги, географическими картами, уставлен планшетами, на одном из которых угадывается контур Таврического дворца. Потёмкин, Суворов, Маттей и один из новых секретарей Екатерины Безбородко склонились над картой юга России. Маттей орудует линейкой и циркулем, делает карандашные пометки, Потёмкин командует:
— Тут, тут, тут...
— А эту крепостцу я б отодвинул подале от Кубани — скажем, сюда, — вмешивается Суворов.
— Земли-то ровной эвон сколько к горцам уйдёт, — возражает Безбородко.
— Гоняясь за малым, бойся упустить великое, — ответил Суворов. — Речку тут и воробей перескочит, а на том берегу горки — чеченец любой, взобравшись на них, камнем вышибет окно штабное. Отступя же, будем иметь плац для развёртывания пехоты, кавказец — он же герой из-за бугра стрелять.
— А ежели они на скакунах своих да на плац вылетят? — не сдавался Безбородко.
— Ты «Юности честное зерцало» читал? — перебил стратега Потёмкин.
— Читывал, ваша светлость.
— Помнишь, там сказано: «Рыгать, кашлять и подобный такия...»
— «...Грубыя действия в лице другого не чини, — подхватил Безбородко, — или чтоб другой дыхание и мокроту желудка, которая восстаёт, мог чувствовать, но всегда либо рукой закрой, или, отворотя рот на сторону, или скатертию, или полотенцем прикрой, чтоб никого не коснуться тем сгадитъ».
— Видишь: «отворотя рот на сторону», а ты как распахнул его, в глазах потемнело — винищем несёт, аки от чана сбродившего сусла, — укоризненно выговорил Потёмкин. — И второе: с господином Суворовым не спорь, ты хоть и полковник, в денщики ему не сгодишься.
— Да мы вчерась с Мотей... — смущённо забормотал Безбородко, отступая за спину Потёмкина.
— Сталоть, и стихни. Выстраивается линия от самого Днестра до Каспийского моря. Вот только эта бородавка. — Потёмкин щёлкнул ногтем по карте. — Крым. Неужто с боем брать?
— Зачем с боем? — возразил Безбородко, держась в отдалении. — Бородавки как сводят? Перевяжут ниточкой ножку, она и отомрёт. Заметьте: ласковой, шёлковой... Есть способ мирного приключения Крыма, этакая шёлковая экономическая удавочка. Мурзы татарские не сеют, не пашут, живут поборами с христианского населения. Вот и надобно убрать из Крыма русских, армян, греков и караимов заодно, чтоб торговлю нарушить. Бородавка и отвалится, мурзы на коленях приползут к нам за хлебушком.
— А не к Турции?
— Османы сеют ли — тоже разбоем богатеют.
Потёмкин одобрительно шлёпнул Безбородко по спине.
— В дипломатии ты генерал! Значит, Александр Васильевич, и это ложится на тебя — переселение. Готовь, Безбородко, указ. Каждому переселенцу на подъём хозяйства по пятьдесят рублёв... А часом, татары не учуют? Резню как бы не начали.
— Они за кинжалы, мы за верёвки, — усмехнулся Безбородко.
— Шёлковые?
— Можно и пеньковые. Мусульманин, проливший кровь в бою, святым становится, а повешенному в рай дорога закрыта...
Потёмкин внимательно, с оттенком неприязни посмотрел на мудреца:
— А ты не случайно лицом страхолюден.
— Политика — дело грязное и кровавое, недаром дипломаты белых перчаток не скидают... Разве только спать ложась.
Суворов вставил своё слово:
— Я, батюшка, тоже воевал в тех краях, и, мню, лаской там больше сделаешь, чем удавкой, только оказывай уважение старшим, да княжеских званий не жалей.
— Григорий Александрович, — напомнил Безбородко, — поляки ждут.
— Зови.
— А её величество?
— Придёт в свой час.
— Карту прибрать? — спросил Маттей.
— Зачем? Пусть видят, что мы привержены южной политике.