За окнами ещё совсем темно, мчит метель, шаркая по стёклам. Лишь огонёк лампады освещает спальню. Екатерина, встав с постели, торопливо крестится, надевает халат, зажигает свечи, вставленные в канделябры, идёт к камину и сует туда зажжённую лучинку, пламя взвивается сразу, охватывая сухие дрова. Лучинкой же поджигает спиртовку, ставит кофе. Подобрав волосы, одевает чепец, дёргает сонетку. Камчадалка Алексеева, малорослая скуластая женщина, вносит таз с водой, в которой плавают кусочки льда. Екатерина моет руки, растирает ледяной пластинкой лицо. Трёт и искоса поглядывает на кофейник. Она заканчивает туалет ровно к тому времени, когда готов кофе. Сама наливает в чашечку, заправляет сливками, в несколько глотков выпивает. Окинув перед зеркалом себя быстрым взглядом, выходит через кабинет в малую приёмную. Здесь её уже ожидают для «волосочесания» камердинер Тимофей Евреинов, свитские дамы — хранительница белья, заведующая кружевами, хранительница бриллиантов, заведующие платьями, лентами, пудрой и гребёнками, булавками, мушками, румянами. Каждая имеет наготове всё потребное.
У стола, приготовившись к докладу, замер Безбородко. Ластясь, тявкают собачки. Она приголубила одну, спросила:
— Скончался бедный Сутерленд?
— Увы, матушка, — отвечает Шкурин.
— Не забыть наказ полицмейстеру, пусть набьют чучело.
— Слушаю, матушка.
Екатерина проходит к креслу с низкой спинкой, снимает чепец и откидывает голову. Волосы тугой волной опускаются почти до полу. Общий вздох восхищения. Екатерина горделиво встряхивает головой. Евреинов берётся за гребёнку.
Взоры всех устремлены на императрицу — они изготовились, будто войско к атаке — кто первый понадобится?
— Александр Андреевич. — Безбородко шагнул вперёд и поймал в зеркале взгляд Екатерины, лицо его несколько смущённо, как всегда после попойки. — Что нового в державе нашей? Только хочу упредить: из-за смерти Сутерленда спала плохо, нет ли новости весёлой?
— Отчего же, шутники на Руси не перевелись. — Безбородко смотрит на царицу с лукавством, склонив голову и поджав толстые губы; по правде говоря, его следовало бы именовать Безобразко — столь непрезентабельный вид имел, но взгляд чертовски умён. — Его превосходительство генерал-полицмейстер Петербурга Никита Иванович Рылеев озадачил обывателя столицы необычным приказом: сообщать насчёт имеющего быть пожара за три дня ранее оного.
— Боже, несть глупости горшия, яко глупость. Для кого ж приказ — для обывателя или для поджигателя? Вели Потёмкину вызвать его и вправить мозги. Кстати, Рылееву поручи насчёт Сутерленда, он мастера найдёт... Бедный мопса, такой преданный был... Что ещё?
— Просит об аудиенции берлинский посол Виктор Солмс.
— Ты считаешь это весёлой новостью?
— Полагаю, дядюшка Фриц желал бы иметь на Чёрном море свою провинцию, — смеётся Безбородко.
— Это и впрямь было бы весело. — Евреинов заканчивает укладку волос, Екатерина, не обращаясь ни к кому, говорит: — Подготовить к выходу платье цветов Преображенского полка, корону малую, украшений никаких.
Хранительницы и заведующие порхнули в разные стороны.
— А не обидит посла великой державы столь заурядное убранство?
— Будет с дорогих родственничков и того. Пряжки нынешних моих башмаков во сто крат дороже приданого, с коим я прибыла в Россию. — Екатерина поднялась и, оглядев причёску в зеркало, сказала: — Все могут идти, а мы, Александр Андреевич, в кабинет.
Слуги и камер-дамы, пятясь, отступали к дверям. Екатерина уселась в кресло, придвинула поближе к себе портретец Петра Великого.
— Открывай-ка святцы, продолжим наказ для Сената. На чём мы остановились?
Безбородко, прошелестев бумагами, принялся читать:
— «Большая часть наших фабрик в Москве, месте наименее благоприятном в России. Там бесчисленное множество народу, рабочие становятся распущенными, фабрики шёлковых изделий не могут быть хороши, ибо в реках вода мутная и особенно весной, в лучшее время для окраски шёлка... С другой стороны, сотни маленьких городов приходят в разрушение...» — Он говорил, лишь изредка заглядывая в бумагу, — читал по чистому листу.
Но кажется, и Екатерина догадывалась об истине, ибо, остановив чтение, сказала:
— Хватит об этом. А не найдёшь ли место о твёрдости законов?
Безбородко зашелестел бумагами, а Екатерина прошлась по кабинету, стараясь оказаться у него за спиной, но он, словно стрелка компаса, казал ей лик, дабы не зашла сзади.
— Ага, вот: «Остерегайтесь по возможности издать, а потом отменить свой закон, это означает вашу нерассудительность и вашу слабость и лишает правителей доверия народа...»