Хоть негорячий, и на том спасибо!
В нос ударяет резкий запах американо, а по груди через ложбинку к животу медленно стекает тёплая влага.
Глава 5
На мгновение зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю.
— Оу-у, — Востриков вполне искренне удивляется и отпускает меня. Отходит на шаг и с издевательской ухмылочкой любуется проделанной работой. — Я не специально, но получилось неплохо.
Под мерзкие смешки огибаю его и иду в туалет.
Застирывать не решаюсь. До конца пары всё равно не высохнет. А в одной толстовке слишком холодно бежать до дома. Снимаю кофту и влажными салфетками вытираю грудь и живот.
Господи боже, как же меня достал этот чёрт со своей свитой! Будто мне проблем мало…
Никогда не думала, что скажу это, но как же я ненавижу этих наглых, сволочных, богатеньких понторезов! Считающих, что в этом мире все и всё исключительно для них! Таких, как…
Ну вот что он пристал? Нормально же всё было первые пару недель. Сейчас словно умом тронулся. Обязательно унизит, заденет, оскорбит. И каждый его прихвостень считает своим долгом продолжить дело наставника.
Нет, у нас в группе есть нормальные ребята, но никто не решается пойти против группки мажорчиков с гиперболизированным чувством вседозволенности и собственной значимости. И не дай бог перетянуть их внимание на себя.
Доходит до того, что я просто начинаю избегать его на переменах. Сама понимаю, что это уж никуда не годится. Но когда-то же ему надоест надо мной издеваться?!
Надо поменьше подпитывать его ненависть. Полный игнор! Да, точно.
Но как же тяжело оставаться равнодушной, когда гнев бессилия сводит с ума!
В класс возвращаюсь, когда уже занятие идёт полным ходом. Преподаватель по истории делает вид, что не замечает моего опоздания, чего не скажешь о моих одногруппниках. Тихие пересмешки прокатываются по аудитории и тонут в повышающемся голосе лектора.
После занятий спешу к гардеробу. Надеваю поверх испачканного пуловера чёрную толстовку, шапку и выбегаю на улицу.
Сильный порыв ледяного ветра с дождём и снегом едва не выдувает душу. Накидываю поверх шапки капюшон, затягиваю шнурки и вжимаю голову, моментально продрогнув до костей. Быстро шагаю к дому.
Похоже, мне не удастся более откладывать покупку тёплой куртки. Блин, денег жалко, капец просто! А что делать? Если я слягу с какой-нибудь пневмонией, лучше не будет. Да и в больнице святиться мне не стоит.
Задумавшись и пряча глаза от ветра, не сразу замечаю приближающуюся машину. Поздно отскакиваю от летящей из-под колёс снежно-грязевой жижы.
— А я сразу в этом гопнике тебя признал, — из опущенного окна довольно дорогой машины выглядывает нахальная рожа Вострикова. — Прыгай, подброшу, — как бы нехотя предлагает с великим одолжением на скучающем лице. — А то отморозишь свои прыщики.
— Как бы я ни мёрзла, до тебя, отмороженного на всю голову, мне бесконечно далеко!
— Придурочная! — рычит и резко срывается с места.
Вибрация в правом кармане заставляет остановиться. Вытаскиваю кнопочный телефон и с дикой неохотой принимаю вызов:
— Да, Элла Борисовна.
— Знаю, мы договаривались на пятницу, но у меня форс-мажор. Ты нужна мне сегодня, — ровный, твёрдый голос не спрашивает, утверждает. Знает, что отказать я ей смогу ещё не скоро.
Сжимаю до боли зубы и со злой обречённостью пинаю кусок снежной грязи.
— Всё как обычно. И сегодня процент не возьму, — великодушно, что бывает крайне редко, добавляет и одновременно добивает меня.
Вот дьявол! Чёртовы деньги! Всё из-за них…
— Буду, — выдавливаю, чувствуя горькую тошноту под ложечкой.
В четвёртом часу утра я еле заваливаюсь на заднее сидение такси. Вытягиваю ноющие ноги со сбитыми в кровь мозолями и обессиленно прикрываю глаза, откинувшись на неудобный подголовник.
Каждый раз после работы чувствую себя не просто выжатым лимоном, а вдобавок приправленными сверху гадким, скверным омерзением и ненавистью к себе самой. Настолько тошнотворной неприязнью, что у меня внутри всё скрипит от несмирения. Паршиво-то как…
Не знаю, насколько меня хватит. И если вдруг что-то пойдёт не по плану, не сломаюсь ли я? А может, я уже сломалась? Или, во всяком случае, надломилась.