Когда всем велели еще раз попрощаться с покойным, Юля вдруг развернулась и, с невесть откуда взявшейся силой растолкав родственников, сослуживцев Родиона, друзей, быстро прошла прочь от зева могилы и стоящего возле нее гроба к выходу с кладбища. На сегодня с нее хватит. Она и так на пределе возможностей. Ее догнала Татьяна, жена Эдика, попыталась вернуть. В конце концов, ей удалось уговорить Юлю не устраивать представлений. Юля не стала спорить с ней на предмет того, что представления устраивают другие, и послушно вернулась. О крышку гроба уже ударялись комья земли. Страшно закричала Юлина свекровь. Голос был до того леденящ, что перед глазами Юли опять поплыла кладбищенская земля. Поминки из ее памяти выпали вообще, потому что сознание с определенным интервалом заволакивалось мутным маревом, и поминающие наконец постановили уложить новоиспеченную вдову в постель и даже вызвать скорую.
Сослуживцы уговаривали Юлю выйти на работу сразу после похорон, чтобы не тосковать дома. Она же, вопреки просьбам и наставлениям, оформила очередной отпуск. Именно этот отпуск они собирались вместе с Родиком провести в Турции, но, когда муж наконец соизволит явиться домой, ни в какую Турцию они не поедут. Нет, ничего такого про возвращение Родиона Юля никому не говорила. Она была полностью в своем уме и не хотела, чтобы о ней составилось неправильное впечатление. Пусть все думают, что ей в кайф рыдать дома в одиночестве. Она рыдать не станет. Она будет ждать Родика и во время ожидания обдумывать, что же все-таки произошло. Юле виделась во всем случившемся какая-то чудовищная ошибка, это был специально срежиссированный кем-то спектакль. Главный герой был действительно мертв, от этого никуда не деться. Но что-то во всем было неправильно, начиная с того же оранжевого шнура...
Прошли положенные девять поминальных дней, потом сорок. Юля уже вышла на работу, с ней носились как с восставшей со смертного одра, но ничего существенного, что могло бы пролить свет на смерть Родиона, в голову так и не пришло. Согласившись наконец, со всеми, Юля начала называть мужа умершим, а себя вдовой. Она даже стала ездить на кладбище, где на свежем холмике пока стоял стандартный тяжелый крест с обсыпкой из каменного боя и фотографией Родиона на круглой керамической пластинке. Юля вглядывалась в лицо на керамике, но временная фотография была сделана некачественно, оказалась какой-то размытой, и молодой женщине каждый раз приходилось заново убеждать себя в том, что она сидит именно у могилы безвременно ушедшего мужа. Однажды ей даже удалось заплакать. Она посчитала это хорошим знаком. Может быть, вместе со слезами выльются из души физически ощущаемая изматывающая неопределенность, недоверие к окружающей жизни вообще. Она решила, что в следующий приход уберет все эти венки из искусственной хвои и целлулоидных роз, а вместе с ними траурные ленты и принесет живые цветы.
По пути с кладбища к дому Юля купила бутылку какого-то китайского сливового вина интенсивного фиолетового цвета. Девчонки из винного отдела посоветовали. Вино оказалось сладким и тягучим, как ликер. Родику понравилось бы. Он любил экзотические напитки. Любил... да, пора признаться себе, что Родик не вернется. Он умер. Умер.
Фиолетовое сливовое вино совершило в Юлином организме определенное действо, и она наконец заплакала. Сначала чуть всхлипнула, потом охнула, как бабы в кино над пришедшей с фронта похоронкой, а потом зарыдала так, что, наверное, слышно было соседям сверху, снизу и со всех сторон. Потом она оторвалась от стола, кое-как поднялась с кухонной табуретки и побрела в спальню. Там Юля рухнула на неуместно широкую супружескую кровать. Плакать в подушку было сподручнее. Она не заметила, как уснула.
Очнулась Юля от того, что почувствовала чье-то прикосновение. Открывать глаза не хотелось. Мало ли что приснится. Лучше подумать о чем-нибудь не таком смущающем. Например, о том, как ей придется завтра подписывать у начальства акты об окончании работ. Наверняка этот зануда, Николай Ильич, будет придираться к каждой букве. Впрочем, действие китайского сливового вина продолжалось. Юля удивилась, но ее все еще покачивало, будто на легких волнах. А уж если покачиваться – никак не с Николаем Ильичом...
– Юлюшка... – легким дыханием пронеслось рядом с ней.
Тело женщины напряглось. Именно с такой интонацией произносил ее имя Родик. Но его нет... Нет! Юля несколько дней назад твердо решила, что он умер.
– Я люблю тебя, Юлюшка! – услышала еще более отчетливо и в ужасе распахнула глаза. Над ней нависло лицо Родиона.