Эвелин вздыхает.
- Если ты попросил меня прийти только для того, чтобы снова начать этот спор, боюсь, я не смогу остаться надолго.
- Нет, - говорю я. - Нет, я позвал тебя не поэтому.
Я вообще не хотел с ней общаться, но я знал, что в Бесстрашии я никому не могу рассказать о том, что я узнал об атаке на Отречение - я не знал, насколько они лояльны к фракции и её политике, но должен был кому-то рассказать. В последний раз, когда я разговаривал с Эвелин, она, казалось, знала, как обстоят дела в городе. Я предположил, что, возможно, она сможет мне помочь, пока еще не стало слишком поздно.
Это риск, но я не знал, куда еще обратиться.
- Я следил за Максом, - продолжаю я. - Ты говорила, что эрудиты связаны с бесстрашными, и ты была права. Они что-то затевают вместе, Макс и Джанин, и кто знает, кто еще.
Я рассказываю ей, что я увидел в компьютере Макса, списки поставок и карты. Я рассказываю ей, что я заметил по поводу отношения Эрудиции к Отречению, доклады, как они даже умы бесстрашных настраивают против нашей бывшей фракции.
Когда я заканчиваю, Эвелин не выглядит удивленной или мрачной. На самом деле, я понятия не имею, как прочитать выражение ее лица. Несколько секунд она молчит, потом говорит:
- Ты видел какую-нибудь информацию о том, когда это может произойти?
- Нет, - говорю я.
- Как насчет цифр? Насколько велика армия, которую планируют использовать Бесстрашие и Эрудиция? Откуда они собираются ее набрать?
- Не знаю, - разочарованно протягиваю я. - Да мне и все равно. Неважно, сколько у них рекрутов, они уничтожат Отречение за секунды. Не потому, что они не обучены защищаться, - они бы не смогли, даже если бы знали как.
- Я знала, что что-то происходит, - произносит Эвелин, наморщив лоб. - В штабах Эрудиции свет сейчас горит постоянно. Это означает, что они больше не боятся неприятностей с советом лидеров, что ... говорит об их растущем недовольстве.
- Окей, - говорю я. - Как мы предупредим их?
- Предупредим кого?
- Отречение, - поясняю я взволнованно. - Как мы предупредим Отречение, что их собираются убить, как предупредим Бесстрашие, что их лидеры вступили в сговор против Совета, как...
Я останавливаюсь. Эвелин стоит, свесив руки по бокам, лицо ее расслаблено и апатично. "Наш город меняется, Тобиас". Это сказала она мне, когда мы снова встретились в первый раз. "Вскоре каждому придется выбирать сторону, и я знаю, на какой тебе лучше оказаться".
- Ты уже знала, - говорю я, с трудом осознавая правду. - Ты знала, что они планировали что-то подобное, знала уже какое-то время. Ты ждешь этого. Рассчитываешь на это.
- У меня нет стойкой привязанности к бывшей фракции. Я не хочу, чтобы она или любая другая фракция контролировала этот город или людей в нем, - говорит Эвелин. - Если кто-то хочет устранить моих врагов вместо меня, я не стану им мешать.
- Я не могу тебе поверить, - говорю я. - Они не все как Маркус. Они беззащитны.
- Ты думаешь, что они невинны, - говорит она. - Ты их не знаешь. Я видела, кто они на самом деле.
Ее голос звучит хрипло и низко.
- Как, по-твоему, твоему отцу удалось лгать тебе про меня все эти годы? Ты думаешь, другие лидеры Отречения не помогли ему, не сохранили ложь? Они знали, что я не была беременна, что никто не вызывал врача, тела не было. Но, тем не менее, они сказали тебе, что я умерла, разве нет?
Раньше мне не приходило это в голову. Тела не было. Тела не было, но все эти мужчины и женщины, продолжавшие сидеть в доме моего отца в то ужасное утро и на похоронах вечером, притворялись для меня и для остальных членов Отречения, и даже их молчание говорило: никто бы нас не покинул. Кто бы захотел?
Я не должен бы удивляться, обнаружив, что фракция полна лжецов, но, возможно, часть меня все еще наивна, как дитя.
Теперь уже нет.
- Подумай об этом, - говорит Эвелин. - Ты действительно хочешь помочь им, тем людям, которые готовы сказать ребенку, что его мать мертва, лишь бы сохранить лицо? Или ты хочешь помочь устранить их от власти?
Я думал, что знаю. Те невинные отреченные, постоянно оказывающие услуги и кивающие на разный манер, они должны быть спасены.
Но те лжецы, которые заставили меня погрузиться в скорбь, которые оставили меня наедине с человеком, причинившим мне боль - нужно ли спасать их?
Я не могу смотреть на нее, не могу ей ответить. Я дожидаюсь, пока поезд поедет мимо платформы, и выпрыгиваю из него, не оглядываясь.
- Не пойми меня неправильно, но ты выглядишь ужасно.
Шона садится в кресло рядом со моим, опуская поднос на стол. У меня ощущение, что вчерашний разговор с матерью - это внезапный, оглушающий шум, и теперь все остальные звуки стали глуше. Я всегда знал, что мой отец жесток. Но я всегда считал, что другие отреченные невинны; глубоко внутрия всегда считал себя слабаком за то, что покинул их, будто будучи предателем собственных принципов.
Сейчас мне кажется, что, независимо от принятого решения, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу Отречение о планах нападения, которые нашел на компьютере Макса, я предам Бесстрашие. Если я не предупрежу, я снова предам свою прежнюю фракцию, гораздо в большей степени, чем предал до этого. Мне придется выбирать, и меня подташнивает при мысли о принятии этого решения.
Я пережил сегодняшний день единственным известным мне способом: проснулся и пошел на работу. Я вывесил рейтинги, которые стали причиной некоторых разногласий между мной, отстаивающим назначение большего количества баллов за улучшение показателей, и Эриком, встающим на защиту постоянства в результатах. Я пошел есть. Я пережил эмоции, будто оставив только мышечную память.
- Ты собираешься съесть хоть что-нибудь из этого? - интересуется Шона, кивая головой на мою тарелку, полную еды. Я пожимаю плечами.
- Может быть.
Я вижу, что она собирается спросить, в чем дело, поэтому меняю тему.
- Как дела у Линн?
- Ты должен знать это лучше, чем я, - отвечает она. - Видишь ее страхи и все такое.
Я отрезаю кусочек мяса и прожевываю его.
- На что это похоже? - спрашивает она осторожно, приподнимая брови. - Ну, видеть все их страхи.
- Я не могу говорить с тобой о ее страхах, - замечаю я. - Ты это знаешь.
- Это твое правило или правило Бесстрашия?
- А это важно?
Шона вздыхает.
- Иногда мне кажется, что я ее совсем не знаю, вот и все.
Мы доедаем оставшуюся еду в тишине. Именно это мне нравится в Шоне больше всего: ей не нужно заполнять пустые места. Когда мы заканчиваем, мы вместе уходим из столовой, и Зик зовет нас с другой стороны Ямы.
- Эй! - восклицает он, крутя рулон липкой ленты на пальце. - Как насчет того, чтобы пойти и попинать что-нибудь?
- Давай, - в унисон отвечаем мы с Шоной.
Мы идем к спортзалу, Шона рассказывает Зику о неделе у Стены.
- Два дня назад идиот, с которым я патрулировала, начал сходить с ума, клянясь, что что-то видел снаружи... Выяснилось, что это был пакет!
Рука Зика скользит к ее плечам. Я сжимаю пальцами костяшки рук и стараюсь не мешать им.
Когда мы подходим ближе, мне кажется, что я слышу голоса. Расстроенный, открываю дверь пинком. Внутри находятся Линн, Юрайя, Марлен и...Трис. Столкновение миров немного путает меня.
- Кажется, я что-то слышал, - говорю я.
Юрайя стреляет по мишени из игрушечного пластикового пистолета, вроде тех, что бесстрашные держат забавы ради - я знаю точно, что он ему не принадлежит, значит, он, скорее всего, Зика, а Марлен что-то жует. Она улыбается и машет мне, когда я захожу.