Но как она могла при этом пытаться оправдывать изменщика, в голове у меня по-прежнему не укладывалось.
— Нет, мам, толком он ничего не объяснял. Полагаю, Костя уверен, что уже и так объяснился.
Я не стала ничего ей рассказывать из того, что почерпнула благодаря визиту к Котову. Общей картины это практически не меняло.
— И как вы… теперь?
Хотелось бы мне знать наверняка.
— Теперь мы разъедемся в разные стороны.
— Разводитесь? Уже? — ахнула мать.
Я вздохнула, ощущая всю тяжесть мира на своих уже порядком уставших плечах.
— Константин улетает в командировку на пару недель. Мы с детьми отправляемся на турбазу.
— О… понятно, — слабым голосом отозвалась мать. — То есть пока всё на паузе.
— К сожалению, — не сдержалась я, потирая висок. — Он слишком занят, чтобы на развод отвлекаться. А я не могу детям сейчас о таком заявлять. Они этого отдыха целый год ждали.
Мне стало стыдно, что рассказывая это, я понимала — бросая мужу в лицо слова о разводе, я с такой железной уверенностью готовилась дать делу ход прямо здесь и прямо сейчас, что желания Дашки и Антона вряд ли брала во внимание.
Душа и личная гордость так сильно болели, что я готова была на что угодно, только бы эти страдания прекратились.
Но этот горячечный момент миновал, и реальность слегка меня отрезвила.
Поэтому собрав всю волю в кулак и отодвинув на время в дальний тёмный угол души произошедшее, я занялась сборами. Вознаграждением стал тот энтузиазм, с которым к ним подключились дети.
Теперь я видела — они действительно ждали этой поездки. И даже сообщение отца о том, что он не сможет с нами поехать, не смогли это ожидание омрачить всерьёз и надолго.
Хотя, следя за тем, как брат с сестрой толкаются у чемоданов, мне подумалось, что они с присущим своему возрасту безотчётным оптимизмом просто верили в сказку.
Вот сейчас папа сказал им, что приехать никак не получится, а потом, как по волшебству, нагрянет на турбазу посреди отдыха.
И я надеялась только, что отдых сам по себе на какое-то время сгладит остроту этих ожиданий, и разочарование от того, что волшебство не сработало, не омрачит нашу поездку.
***
— Вы помните, о чём я вам говорил?
Ещё полусонные, Дашка с Антоном стояли в прихожей, поправляя на плечах свои рюкзаки.
Я усиленно делала вид, что допиваю свой утренний кофе, навожу марафет и проверяю по списку всю нашу поклажу в надежде, что мы в последний момент не забудем что-нибудь важное.
— Помним, — раздался нестройный ответ.
— Никаких лишних контактов. Никаких незнакомцев. Мать не сможет мониторить вас 24 на 7. У вас должна быть своя голова на плечах.
Надо же, кто о голове на плечах заговорил…
Но я подавила своё язвительное замечание, запихнув в рот остатки тёплого бутерброда. Как следует прожевала, запила крепким кофе и притворилась, что мне полегчало.
— Если вдруг что-то покажется вам подозрительным, обязательно — обязательно! — говорите об этом маме. Даже если вам кажется, что это пустяк. И мне не забывайте, пожалуйста, писать и звонить. Я могу на это надеяться?
В последней фразе прозвучала неожиданная горечь, которую он даже скрыть не потрудился.
Я искоса бросила взгляд на мужа. На покрытом трёхдневной щетиной лице искренняя озабоченность. Взгляд тяжёлый.
Я-то думала, он будет весь в лихорадке собственных сборов. В предвкушении воссоединения со своей новой любовью.
Но непохоже, чтобы сейчас он куда-то спешил. Хотя его самолёт вылетает сегодня.
Проходя мимо спальни, в которой он ночевал, я мельком видела брошенную на застланную постель дорожную сумку и прислонённый к ней чехол для макбука. Хотела съязвить про скромность его багажа, но махнула рукой.
Не моё это дело.
Уже не моё.
Дашка с Антоном в сопровождении охранника, забравшего наш объёмный багаж, потопали вниз, садиться в авто.
Мы с Константином остались в прихожей одни.