— Ты же знаешь, ты мог прийти ко мне, — прокомментировала Лорайн, когда я поделился тщательно отредактированной версией того, что произошло в схроне. — Если целью было просто разузнать, что происходит в этих старых развалинах с призраками. У меня есть свои… незаметные ресурсы.
— Ценность секрета снижается с каждым услышавшим его ухом, — ответил я. — И к тому же, я не знал, как отреагирует Шильва Сакен, если бы я стал вольно обращаться со сведениями, предназначенными только для меня.
— Шильва. — Лорайн печально усмехнулась. — Женщина, которую я уважала почти так же сильно, как ненавидела, а ненавидела я её очень сильно.
— Декин всегда ей доверял.
И снова её лицо омрачилось при упоминании почившего любовника, но на этот раз она соизволила ответить.
— Мы оба знаем, что он слишком многим доверял, кому не следовало. — Она чуть вздрогнула, когда на наш стол приземлился жезл жонглёров, разбив хрустальный бокал и забрызгав нас обоих вином. Быстро опустилась тишина, если не считать смешков от солдат Ковенанта, которые стихли в резко сгустившейся атмосфере. Неуклюжий юнец стоял в центре пиршественного зала, замерев в процессе ловли невидимого жезла. Прежняя обаятельная улыбка парня теперь нервно скривилась, а его родители с побледневшими от тревоги лицами стояли от него по бокам.
— Не поймал, — сказала Лорайн, взяв жезл, и бросила его обратно юному жонглёру. Раздался такой громкий смех, какой бывает от облегчения, заставив меня задуматься, всегда ли герцогиня Шейвинской Марки настолько снисходительна к неуклюжим исполнителям.
— Думаю, вы достаточно развлекли нас для одного вечера, — продолжала Лорайн, хлопнув в ладоши. — Мастер Даббингс, гости требуют музыки!
Трио жонглёров поклонилось и с разумной поспешностью ретировалось, а тем временем Даббингс — седовласый, чопорный управитель герцогского домашнего хозяйства — щёлкнул пальцами и замахал руками, вызывая на площадку менестреля с мандолиной.
— Миледи, простите за отсутствие хорового сопровождения, — сказала Лорайн, наклонив голову к Эвадине. — Играет Квинтрелл изысканно, но его голос — он и сам признаёт — чем-то похож на лягушачий. — Она повернулась к ожидающему менестрелю. — «Туманы над водой», будьте любезны, мастер Квинтрелл.
По нескольким тактам мандолины стало ясно, что Лорайн не обманывала. Этот человек играл искусно, уверенно, ноты звучали чисто и резонировали со всей душещипательной трагичностью, необходимой именно для этой песни. Меланхоличная мелодия заполняла зал, и я посмотрел на Эйн, которая всегда любила музыку. Она сидела на конце длинного стола, и те, кто не знал её, видели обаятельную девицу, с восхищением и печалью смотревшую на менестреля. Я заметил в её глазах маленькие блестящие бусинки — музыка вызывала в ней такие эмоции, которые не мог пробудить даже вид насильственной смерти. Когда стихли последние ноты «Туманов над водой», Эйн не хлопала, а лишь опустила голову, закрыв глаза, и только стройные плечи выдавали сдерживаемые содрогания.
— Куда-то собрались, милорд? — спросила Лорайн, когда я поднялся со стула.
— Герцогиня, вы сегодня устроили нам великолепное развлечение, — сказал я. — Правильно было бы мне отплатить тем же.
Я отлично знал, что не стоит прикасаться рукой к плечу Эйн, и вместо этого привлёк её внимание, слабо постучав пальцами по столу.
— Неплохо играет, а? — спросил я, кивнув на менестреля, который начал наигрывать весёленькую мелодию.
— В первом куплете он перетянул ноту, — ответила Эйн, наморщив гладкий лоб и прикрыв глаза тыльной стороной ладони. — А в остальном неплохо, наверное.
— Герцогиня Лорайн говорит, что певец он неважный. Жаль будет, если пир пройдёт без единой песни, как думаешь?
Глаза Эйн тревожно расширились и стали осматривать зал и многочисленных людей на пиру.
— Я… не могу, — сказала она.
— Ты уже пела перед людьми, — заметил я. — Пожалуй, ни ночи в лагере не проходит, чтобы ты чего-нибудь не спела.
— Это другое. — Она снова опустила голову и чуть съёжилась, а я подумал, как удивительно, что её хоть что-то пугает, особенно перспектива сделать перед публикой то, что у неё получается лучше всего.