— Скажите, лорд Писарь, — проговорил Арнабус, кивая на алтарь, — вы когда-нибудь прежде видели мощи мученика Атиля?
Я ничего не сказал, но невольно перевёл взгляд с его манящей шеи на блестящие реликварии, расставленные на мраморном возвышении. Они стояли с открытыми дверцами, а их священное содержимое терялось в тенях, царивших в этом неосвещённом пространстве. Мощей тут было больше, чем, как мне казалось, существует, и это вызывало кощунственную мысль, что здесь частей тела хватит, по меньшей мере, на двух мучеников Атилей.
— Самые святые предметы во всём царстве Ковенанта, — раздражающе-невозмутимым тоном продолжал Арнабус. — Неужели вы, как служитель примера мучеников, не чувствуете себя обязанным преклонить перед ними колени, как это делаю я? Вон там, — он поднял руку, и дрожащий палец указал на высокий узкий ящик на краю алтаря, — бедренная кость мученика Атиля. Рядом с ней, — его палец сместился в сторону менее впечатляющей коробочки, — мизинец его левой ноги. За обладание этими сокровищами велись войны, а вы не проявляете никакого почтения. Отчего же?
Я ничего не ответил, а вместо этого внимательно посмотрел на Арнабуса и увидел, как он вцепился одной рукой в спутанный комок рясы, прикрывавший живот. Под его коленями плитка потемнела от растекающейся лужи вязкой жидкости.
— Разногласия с моим уважаемым капитаном, — объяснил Арнабус. Он улыбнулся, но я увидел боль на его узком бледном лице. — Как оказалось, он не из тех, кто легко воспринимает критику.
Тогда гнев покинул меня, а старое, знакомое стремление к возмездию, которое питало бо́льшую часть моей жизни, угасло до небольшого зуда. Я питал к этому человеку сильное отвращение, но столкнулся с разбитым, сломленным существом, которым он стал, и жажда крови уменьшилась.
— Прикончи гада, — заявила Вдова. — Или позволь мне это сделать. Дровосек заслужил возмездия, как и все люди, кого мы сегодня потеряли.
— Зачем мне убивать его, когда он ещё столько может мне рассказать? — ответил я. — Среди священников, которых Тайлер выгнал отсюда, наверняка есть целитель. Найди его.
— К сожалению, брат… — прохрипел Арнабус, — вряд ли у меня есть… время на дальнейшие беседы. — Он опустился вперёд, положив голову на край алтаря, как на подушку.
Я присел рядом с ним и понял, что из множества вопросов, крутившихся в голове, могу озвучить только один:
— Зачем? Связываться с полубезумным бунтарём-разбойником, платить наёмникам, которым нельзя доверять? Это с самого начало было безнадёжной затеей. Так зачем?
Арнабус заговорил шёпотом, пронизанным знакомыми насмешливыми нотками:
— Ты знаешь, зачем… Писарь. Как знала… и наша старшая сестра. Быть может теперь, она… — Он содрогнулся, выплюнул изо рта сгусток крови, неровно вздохнул и снова заговорил: — Она вспомнит меня… с чуть большей нежностью.
— Так ты всё это делал, чтобы завоевать благосклонность Ведьмы в Мешке? Пытки, убийства, война. Она бы не стала в таком участвовать.
В звуке, слетевшем с его губ, смешались стон и вздох.
— Я и забыл… как ты ещё молод. Всё ещё так… невинен. — Он слабо махнул рукой, подзывая меня ближе. Когда я наклонился, его лицо посуровело, а в голосе появилась натужная хрипотца человека, решившего придать значимости своим последним словам. — Писарь, ты уже знаешь, что такое Эвадина Курлайн. Даже если не можешь признаться в этом себе. Пока. Моя сестра однажды сказала мне, что так оно и будет… что мы должны дождаться твоего… — губы Арнабуса изогнулись в улыбке, — …прозрения. А я, как всегда, не послушал. Я думал, что если смогу это остановить…, то она снова меня полюбит.
Улыбка померкла, и он, не мигая, посмотрел мне в глаза.
— Исидорский кодекс, Писарь. Ищи в нём… — на его лице мелькнуло прежнее сардоническое остроумие, — просветления.
Я-то думал, тут ему и конец, но роль этого человека всегда заключалась в том, чтобы сердить меня. И вот, вместо того, чтобы мирно ускользнуть в смерть, которую он заслужил, восходящий Арнабус втянул в лёгкие последний глоток воздуха и вытянул шею, обращаясь к моим товарищам:
— Думаю… я должен рассказать твоим друзьям правдивую историю воскрешения мученицы Эвадины. Понимаете… дети мои… это сделали совсем не Серафили…
Силы, с которой опустился мой меч, хватило не только на то, чтобы разрубить ему шею, но и чтобы отколоть приличный кусок от помоста под ней. Как вы можете видеть, последствия этого вандализма так и не были устранены и по сей день. Кровь Арнабуса просочилась в самую структуру камня, и его кончина навсегда отмечена тёмной треугольной выемкой на безупречном мраморе.