Весёлость герцога померкла, он наклонился ко мне и тихо проговорил:
— Я вижу, милорд, вы умный человек, так позвольте говорить прямо. Моё согласие на благословение вашей леди будет сигналом всем, что я признаю её власть над Ковенантом. А ещё это ясно даст понять, что я одобряю роспуск Совета светящих. Если оставить в стороне мои собственные симпатии, то такой проницательный человек, как вы, также поймёт, что моё признание ничего не значит. Вам требуется признание Короны. Без него Воскресшая мученица — всего лишь еретичка в украденном соборе.
— Ваша откровенность освежает. — Я поклонился в знак признательности. — И, по правде говоря, я действительно претендую на некоторую проницательность. Она возникает из тщательного изучения истории, которая богата примерами тех, кого поначалу называли еретиками, а позже провозглашали мучениками или даже королями.
Лорент нахмурил лоб и внимательно на меня посмотрел. Некоторое время он ничего не говорил, а Эйн тем временем начала исполнять «Глупость хвастуна» — старую весёлую песенку о комично влюблённом рыцаре. На этот раз публика подхватила, аккомпанируя ритмичными хлопками и подпевая, к счастью, весьма громко.
— Когда вы впервые пришли ко мне, — сказал Лорен, и благодаря песне его голос не слышал никто, кроме меня, — я думал, вы окажетесь старше. А сейчас вижу, что на самом деле вы всего лишь вчерашний мальчишка. Конечно, закалённый тяготами и битвами, но всё равно мальчишка. И ваша Воскресшая мученица — просто заблудшая девушка, охваченная фантазиями, которые она принимает за видения. Вы — опасные дети, и играете с огнём, который не сможете контролировать.
Он пошевелился и кивнул в сторону восходящей Хейльмы, которая сидела в конце высокого стола. Она не подпевала вместе с остальными, сосредоточив всё внимание на неслышимом ей разговоре герцога со мной.
— Эта женщина больше двадцати лет совершает богослужения в моём доме, — сказал мне Лорент. — Она была здесь, когда кровавая лихорадка унесла мою первую жену, и когда вторая умерла от родов. Она — сама доброта, великодушие и мудрость. Она не желает войны, и на самом деле всегда от неё отговаривает. Когда она рассказывает о примере мучеников, я слышу правду в её словах. Когда вы говорите о своей Помазанной Леди, я слышу только слепую преданность, совершенно не обременённую какой-либо правдой. Лорд Писарь, я знаю, зачем вы пришли, и вы уйдёте с пустыми руками. Я не стану отметать целую жизнь в вере, чтобы выторговать крошки со стола сумасшедшей. А теперь… — Он снова натянуто улыбнулся мне, кивнув в сторону Квинтрелла и Эйн, — Благодарю вас за сегодняшнее развлечение. Наутро вы уедете из этой крепости, и чтобы даже тени вашей у моей двери никогда больше не было.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Бывший восходящий Гилберт во многом сильно изменился с нашей последней встречи. Платье восходящего сменилось на простую серую рясу просящего, как и полагалось священникам на службе Ковенанта Возрождённого. А ещё, хотя из Каллинтора я отбыл меньше двух лет назад, на его лице как будто прибавилось морщин вокруг глаз и на лбу. Однако в остальном этот человек оставался по большей части тем же самодовольным и чрезмерно амбициозным педантом, каким я его помнил.
— Камергеру Воскресшей мученицы здесь всегда рады, — сказал он, уже сгибая плечи в поклоне, но остановился, увидев, что я поднял руку.
— Мы теперь одного ранга, — сказал я, натянув на лицо пустую улыбку, как герцог Лорент, и добавил: — брат.
Он встретил меня в нефе святилища мученика Каллина, которое содержалось намного хуже, чем я помнил. По углам клубилась пыль, и я заметил несколько кучек крысиного помёта. Сам священный город тоже был нынче намного тише, на улицах почти не было видно искателей убежища, занятых своими делами. И точно так же, я насчитал лишь горстку хранителей, которые по большей части растворились в тенях, когда мы проехали в неохраняемые ворота. Я, и не спрашивая, знал, что здесь произошло, и это можно было выразить одним словом: раскол. Новости о падении Атильтора перед Помазанной Леди заставили людей выбирать сторону. Те, кто симпатизировал ортодоксам — большинство, судя по опустевшим улицам, — бросились наутёк, а преданные Воскресшей мученице остались. Удивительно, что Гилберт причислял себя к последним, хотя я питал серьёзные сомнения в том, что это вызвано какими-либо религиозными наклонностями.
Вопреки своему мстительному характеру я обнаружил, что мне вполне хватает того, как он корчится. Да, этот человек однажды пытался вышвырнуть меня из города в лапы жаждущего возмездия лорда Элдурма. Но вида Гильберта, изо всех сил пытающегося сдержать своё отвращение и презрение перед этой неизбежной встречей, оказалось достаточно, чтобы уравновесить чашу весов. Это был мелкий человек, поэтому мелкая месть ему меня вполне устраивала.