— Разумеется, — сказал он. Я увидел, как он тоже безуспешно пытается улыбнуться, что мне показалось забавным, но я не винил его за это — он просто не мог притворяться, будто уважает человека столь низкого происхождения, как я. — Я подготовил полный список тех, кто в настоящее время проживает в Каллинторе. Просящие, хранители и искатели убежища. Собирался взять его в Атильтор и лично передать Помазанной Леди…
— Не надо, — оборвал его я. — Я отвезу ей. А ещё мне нужен доступ к вашему личному архиву. Полагаю, он у вас имеется?
Желание солгать ясно отразилось на его лице, но, несмотря на всю свою надменность, глупцом он не был, и желание держалось недолго.
— Имеется. — От этого поражения его плечи чуть опустились. — Хотя в последнее время у меня было мало свободного времени для личных увлечений.
— Исидорский кодекс. Он ведь в числе ваших увлечений?
Покорность на его лице сменилась настороженностью, и он сложил руки вместе — как я предположил, чтобы скрыть нервное подёргивание.
— Да, я… уже некоторое время пытаюсь его перевести.
— Перевести? — нахмурился я. — Вы имели в виду расшифровать.
В изгибе его рта мелькнуло прежнее превосходство, но он достаточно мудро подавил это чувство.
— Да, оригинал был зашифрован. Но после расшифровки выяснилось, что написан он на урмейском — на языке первых мучеников. Это письмо общеизвестно трудно переводить на альбермайнский. Боюсь, я недалеко продвинулся…
— Покажите мне.
Я надеялся, что Гилберт соврал, но с одного взгляда на тексты, которые он положил передо мной в маленькой библиотеке святилища стало ясно, что это не так. Оригинальная книга из библиотеки Ковенанта — тоже копия более древнего тома — представляла собой грубый коричневый пергамент, густо исписанный каракулями. Расшифрованный текст Гилберта состоял из стопки отдельных страниц, исписанные его нетвёрдой рукой. Он был учёным, но не писарем.
— Это всё? — спросил я, перебирая несколько десятков листов, составлявших его перевод урмейского текста.
— Как я и говорил, время нынче летит быстро.
Краткое изучение переведённых страниц выявило в основном бессвязный и загадочный монолог, изобилующий намёками на незнакомые мне имена, и на верования до Ковенанта, мало что для меня значившие. Один отрывок привлёк моё внимание из-за многочисленных исправлений, которыми был замаран текст. Одно слово было подчёркнуто несколько раз, пергамент вокруг него заполняли другие слова, и все они были перечёркнуты.
— Видимо, это слово представляло собой особую трудность, — сказал я, указывая на мешанину каракулей.
— Да, — раздражённо поморщился Гилберт. — Метревеус. В урмейском у него несколько значений. Все отрицательные по смыслу, но точную параллель подобрать сложно.
— Что ближе всего?
Он в раздумье поджал губы, а потом ответил:
— «Тиран», наверное. Но ещё это можно перевести как «великий» и «гонитель».
— Гонитель кого?
— Позвольте? — Гилберт протянул руку, и я передал ему страницы. — Вот, — сказал он, указывая на другой отрывок через несколько страниц. — В оригинале это плотный стих, и потому перевод может быть неточным. Дословный перевод звучит как: «И Метревеус очистит земли за горами с такой яростью, что ни одна жизнь не уцелеет. Будет снова бичевать их. Знайте же, что только пепел и руины станут наследием Метревеуса».
«Земли за горами... снова бичевать». Это Арнабус хотел, чтобы я увидел? Он представлял, что Эвадина и есть этот Метревеус? Если да, то мне не нужны были новые подсказки, чтобы вычислить, что это за земли за горами.
— А она оказалась права во всём? — спросил я Гилберта. — Мученица Исидора. — Сбылось ли какое-нибудь из её пророчеств?
— Предположительно, она была самой точной пророчицей в известной истории. Однако события, которые она, как говорят, предвидела, происходили в античности, в тёмных веках между возвышением первых мучеников и расцветом Ковенанта. Современные отчёты тех дней скудны, но некоторые из них согласуются с её записанными заявлениями, особенно те, что касаются чумы или стихийных бедствий.